Империя вампиров

Сжимая в потной руке сребростальной меч, я попятился, но, дурак такой, не посмотрел, куда иду, и запнулся о ведро с железным ломом. Схватился за него, чтобы не гремело, и выругался вполголоса. Послышались шаги, сбитое дыхание, и меня так сильно приперли к стене, что в глазах полыхнули, сука, звезды.

– Коварный подонок, – зашипел Аарон, душа меня предплечьем.

– А н-ну отвали.

– Что ты видел, де Леон? – спросил барчук, навалившись сильнее. – Что видел?

– Н-ничего, – ответил я, задыхаясь.

Это была глупая ложь, и мы это оба знали: де Косте прибежал, толком не натянув брюк, а его распухшие губы все еще алели после Батистовых поцелуев. Мой брат-инициат пришел в ярость, совсем как тогда, в бальной зале у своего отчима. Он боялся, что у него на глазах разрушится весь его мир.

Теперь-то мне это чувство знакомо, и я не виню его за то, что он на меня накинулся. Но тогда мной овладел гнев, а главное – страх. Ростом я уже не уступал де Косте, в силе, может, и превосходил его, но с ним был Батист, а я пришел один. Аарон давил предплечьем так, словно всерьез вознамерился придушить; твердым взглядом он оглядел молоты, наковальни и прочие инструменты, при помощи которых мог быстро и аккуратно приморить не в меру любопытного паренька. И наконец ему попался меч: мой упавший клинок поблескивал в свете горнил. В глазах де Косте зажегся хищный огонек.

– Закрой глаз

а.

– Аарон, – произнес мягкий голос. – Отпусти его.

– Он раскрыл нас, – зло ответил де Косте, обернувшись к Батисту. – Он, сука, все видел.

Юный кузнец провел пятерней по туго заплетенным косичкам и тяжело вздохнул. Оглядел оружейную, потом снова посмотрел на юнца, что прижимал меня к стене.

– Мы оба знали, что вечно это не продлится.

– Мы все исправим, мы сможем…

– Заставить его молчать? Ты об этом подумал? Грехом купить нашу безопасность?

– Это не грех, – зло ответил Аарон, и его лицо перекосило. – Мы с тобой ни хера не согрешили.

– Грех – то, о чем ты помышляешь. Отпусти его, любимый. – Батист покачал головой. – Отпусти.

Де Косте в ярости посмотрел на меня, но в его глазах я уже видел подступающие слезы. Какое-то время он еще давил мне на горло, но вот наконец убрал руку. Задыхаясь, я сполз по стене на пол. Мной овладели страх, ужас, злость. Эти двое присягнули священному Господнему ордену, а сами…

– Я же запер дверь, – прошептал де Косте. – Точно запер.

Батист подошел к Аарону сзади и поцеловал его в голое плечо. Де Косте закрыл глаза и тихо выругался, а Батист потянулся ко мне.

– Как ты, Львенок?

Я поднял взгляд на кузнеца, посмотрел на крохотные шрамы от ожогов на смуглой коже. В его глазах не было гнева. Разве что грусть. И страх. Я взглянул на протянутую мне широкую ладонь, покрытую мозолями, как у того, кто некогда звался моим папа. Это была рука кузнеца. Рука гения. Рука, что сработала клинок, который спас меня в Косте.

И я ее принял.

Мы постояли в неловкой тишине, пока я растирал саднящее горло. Аарон выглядел разочарованным, разозленным, но главное – испуганным. Батист посмотрел на меня.

– Было бы… неприятно, – сказал он, – если бы об этом узнали настоятель Халид или мастер-кузнец Аргайл.

Я посмотрел ему в глаза. «Неприятно»? Все равно что шепотом сказать об урагане. В этих стенах Единая вера для всех была смыслом жизни, Писание – словом Господа. Бога, которому мы посвятили жизни.

– Заветы называют это грехом, – тихо напомнил я.

– А еще в них сказано, что судить может только Бог. Не человек.

– Ты же брат Серебряного ордена, Батист, – сказал я с растущим негодованием. – Дал обет святой Мишон: поклялся в послушании, верности, целомудрии.

– Я клялся не любить иной женщины, кроме Девы-Матери, и эту клятву соблюдаю. – Батист с вызовом взял Аарона за руку и крепко сжал ее. – Я не женщину люблю.

– И я, – тихо ответил де Косте.

Я посмотрел на Аарона. Скользкого барчука, плевавшего на меня при первой возможности. Брата, с которым я проливал кровь бок о бок.

– Тогда зачем вы остаетесь тут?

Батист нахмурился.

– Ты же сам сказал, мы принесли обеты Серебряному ордену.

– Но зачем так рисковать? Зачем оставаться там, где разоблачение будет стоить вам жизни.

Батист скрестил руки на груди и сердито посмотрел на меня.

– Затем, что мы принесли обеты Серебряному ордену. Тьма сгущается. Тьма, что грозит всем людям, а мы – люди, Габриэль де Леон. Вот и выбираем биться с ней.

Аарон сжал его руку.

– Вместе.

Я вспомнил, что рассказывал мне Аарон в бальной зале у отчима. О любовнике, которого барон де Косте забил насмерть. И впрямь, Саша – имя как женское, так и мужское.

Теперь-то мне стало ясно, отчего Аарон торчит здесь, хотя и утверждает, будто толку от этого никакого. Отчего он так упорно трудился, добиваясь места, которого не больно-то и желал. И еще я, наверное, даже понял – хоть и не совсем, – какое мужество требовалось ему, чтобы оставаться в стенах обители. Одному Богу известно, что сделают Халид и остальные, раскрыв истину. Обет безбрачия запрещал нам плодить больше бледнокровных отродий. Но все же в Писании о таких, как эти двое, говорилось прямо.