Империя вампиров

– Ты понятия не имеешь, на что это похоже, сопляк, – прошипел он, стиснув кулаки. – Ты молод, и причастие пока тебя смиряет. Ты еще не ведаешь, каково это – лежать без сна, пока внутри тебя пожаром распространяется sangirè. Но у тебя все впереди, ты уже слышишь этот шепоток, легкий, как весенний дождик, но он усиливается, сопляк, о да. С каждым закатом крепчает, и скоро ты уже не будешь слышать ничего, лишь этот крик.

– Она была беременна, паскуда!

Талон провел ногтями по щетинистому черепу и оскалился. Шагнул в мою сторону, и я весь подобрался, чувствуя угрозу. Зверь метался из угла в угол в клетке моей грудины, и мои зубы уже заострились, как бритвы.

– Ты убил ее, – зло бросил я. – И ребенка, которого сделал ей.

– Не ребенок это был, а мерзость! Кончина Ифе стала милосердием!

– А служанка, убитая тобой в Косте? Какое милосердие ты оказал ей? Ты убил двух невинных девушек! Бесхребетный трус, который не смог, как Янник, пройти Красный обряд. Вот дерьмо, да ты опозорил и звезду, и всех, кто ее носит!

Талон с рычанием накинулся на меня, и мы, озверев от ненависти, схватились. Серафим был старше и сильнее, но меня подпитывал мой старый друг – гнев. Мы с серафимом врезались в стеллаж: во все стороны полетели щепки и пергамент. Руки Талона сомкнулись на моем горле. Он пальцами впивался мне в гортань, а я молотил его кулаками. Дал ему в челюсть, а он мне – в пах. Я с визгом сложился пополам, и тут же получил коленом в лицо: нос сплющило в лепешку, а сам я отлетел на другой стеллаж, разбрасывая старинные тома.

– Я же говорил, сопляк, – сплюнул Талон, усаживаясь мне на грудь, – что свою эгиду заслужил, еще когда ты был мутной каплей на конце своего нечестивого папаши.

Я хотел выцарапать ему глаза, но он перехватил мое запястье и клыками разорвал мне руку. Я завопил, а едва моя кровь коснулась языка Талона, как наружу из недр его души выбралось чудовище: голод, рабом которого он стал. Серафима перекосило, по белкам глаз расплылась краснота, и он с ужасающей силой схватил меня за шею и вонзил мне в горло клыки. Я с ревом принялся лягаться, бить его, хотя поцелуй уже завладевал мной: это блаженство, этот ужас, это жуткое и кровавое желание велело мне успокоиться, угомониться, закрыть глаза и, затаив дыхание, молиться, чтобы все не закончилось слишком уж быстро.

Кто-то пнул Талона в бок с такой силой, что затрещали ребра. Разбрызгивая кровь, серафим с криком оторвался от меня и покатился в сторону по раскиданным на полу страницам. Я, задыхаясь, прижал руку к рваным проколам, которые он оставил у меня на горле. Поднял взгляд и увидел окованные серебром каблуки сапог, пустой рукав кожаного пальто и бледно-зеленый глаз.

– Я не поверил, когда ты мне рассказал, малец, – прорычал Серорук. – Подумал: только не Талон. В нужный момент ему достало бы отваги поступить верно.

– Серорук… – Серафим с улыбкой попытался встать. – Позволь все объяснить, дружи…

Он хватил ртом воздух, когда меч Серорука по рукоять вошел ему в грудь и, ярко окрасившись кровью, вышел из спины. Налитые глаза серафима полезли из орбит, а Серорук провернул сребростальной клинок, кроша ребра и рассекая коварное сердце.

– Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем. – Серорук со вздохом выдернул меч. – Прости, что не уберег тебя от этого, дружище.

Талон рухнул на пол, в расползающуюся лужу крови: сребросталь вскрыла ему грудь, разорвала сердце. Обнажив окровавленные клыки, серафим посмотрел на меня.

– К-когда-нибудь т-ты поймешь, с-сопляк. – Липкая от крови, его грудь всколыхнулась последний раз. – А я д-дождусь т-тебя в аду…

Я лежал в скользкой темно-красной луже, зажимая растерзанное горло. Нос мне размазали чуть ли не по всему лицу, ноги дрожали, а пальцы были все в крови. Взглянув на тело этого подонка, я не испытал ни капли жалости. Однако я похолодел от ужаса: угодник столь высокого ранга пал так низко, и раз уж убежденный брат поддался безумию жажды, то же могло постигнуть всякого.

Любого.

– Идти сможешь?

Я заглянул в глаз Сероруку. Его лицо, как обычно, было каменным.

– Д-думаю, да.

Угодник протянул мне ладонь.

– Отведем-ка тебя в лазарет, Львенок.

Одной рукой зажимая рану, я встал.

– Merci, наставник.

– Больше я тебе не учитель, шевалье. – Он помог мне опереться на него, перекинув мою руку через плечи, и скривил плотно сжатые губы. – Ты теперь, наверное, даже выше меня.

Я мотнул головой на труп, оставленный позади.

– Если бы не вы, он бы меня убил. Похоже, вам есть еще чему меня научить.

– Не надо стыдиться, Львенок. – Серорук покачал головой, и его губ коснулась тень улыбки. – Возраст и коварство всегда могут превзойти юность и навыки.

– Я это запомню.

– Не сомневаюсь.

Мы поплелись из библиотеки в лазарет; у меня по шее и груди стекала кровь, а по снегу за нами тянулся красный след. Серорук со вздохом произнес:

– Я знал его еще с той поры, когда был в твоем возрасте. Ни за что не поверил бы, если бы из его уст не услышал. Только не Талон.

Я покачал головой, продолжая зажимать липкой рукой шею.