Иная судьба

— Ты отшвырнул его с дороги. Потому что он сказал что-то про твою олимпийку? Геката рассказывала, ей понравилось в подземном мире. Настолько, что Посейдон даже желает выдать ее за Гипноса. Я сказала, что не против — это помогло бы мальчику остепениться… сколько у него уже детей?

Темное покрывало, дарящее свежесть, змеей шуршало по каменным плитам. Охотилось, высматривало, казалось — вот-вот зашипит…

Воспоминания о веснушках и искорках в карих глазах коснулись было висков — и сбежали, испуганные.

— Пришла просить за любимчика? — спросил Танат тяжело и ровно.

— Мне нет нужды просить тебя. Сын. Я могу приказать.

Танат молчал, глядя на покрывала из волос, вдоль стен. Холодным, спокойным, отстраненным взглядом воина.

Звенели и падали невидимые слова — блестки из драгоценного покрывала Ночи.

«Гея и Уран были продолжениями Хаоса — своего плодоносного отца. Потому позволяли рождаться своим детям как угодно и какими угодно. Это было неразумно. Гекатонхейры и Циклопы оказались в Тартаре, Крон сверг своего отца… Когда Эреб взял меня в жены, я решила, что будет иначе. И к каждому ребенку мы подходили, словно к творению. Как скульптор — к статуе. Как ювелир — к драгоценности. В каждого ребенка мы вкладывали частичку себя. Наши дети — наши части, подвластные нам.

И потому никто из них не может ослушаться наших приказов».

Не может пойти против нас. Не может раскрыть кому-нибудь истинную суть мира. Не может открыть тайну Эреба, лишенного тела, когда он решил породить нового ребенка — мир — и отдал слишком много.

Так — со всеми нашими детьми. С Гемерой днем и Эфиром-воздухом. С чудовищами, которых я нарочно породила из себя в наказание Крону — Керами, и Атой, и Лиссой, и Эмпириями…

— Да, — сказал Танат. — Это было мудро.

Грохотали, не разбиваясь, неслышимые слова — осколки от самого страшного в мире клинка.

«Так почему ты говоришь: «Я могу тебе приказать», мать? Почему не приказываешь? Не потому ли, что я единственный родился не тем, что ты задумала? Ты не хотела меня — сколько раз я слышал это? И теперь я понял, что это значит. Ты не знала, чем я буду. Не знала, что я вообще буду

— думала, что родится только Белокрыл… Я — единственный твой настоящий сын, родившийся, как Крон родился у Геи, — в неизвестности. Скажи мне, мать — не поэтому ли ты ненавидишь меня? Не потому ли, что боишься? Не потому ли, что я могу преодолеть…»

Покрывало замерло. Свилось в ядовитый клубок, готовое к броску. Освежающая прохлада превратилась в ледяную стужу.

Сбежали из щелястых стен сквозняки — укрылись в углах, дрожа, как перед опасной битвой.

Оставили после себя неверное, шепчущее эхо: «Бунт? Бунт? Будет? Будет?!»

Нюкта тихо вздохнула. Грустно покачала головой.

— Иногда мне кажется — это не клеймо Кронидов, — прошептала она. — Это клеймо всех детей Хаоса. Порождать тех, кем мы могли бы гордиться… если бы не ненавидели так. Ты не пошел на пир Посейдона.

— Да. Не пошел.

— Из-за чего?

— Потому что не хочу.

— И не боишься гнева… царя?

Танат хмыкнул — кто его боится…

Отбивать удары — и не наносить самому было непривычно. Нюкта скользила вокруг — гибкая, острая, опасная. Обозначала уколы — и не доводила до конца. Танат отбивал — слово на слово — и ждал, пока мать заговорит о главном. Хотя бы глазами.

— Мы тревожимся. Мы видим, что происходит, и мы тревожимся.

— Настолько, что ты пришла к нелюбимому сыну.

— К ненавидимому. Не учись подмене слов… сын. Мы зря допустили до правления сына Крона. Жребий взял не тот, кто должен. Не тот брат…

— Да. Не тот.

Пальцы дернулись проверить — не появилась в углах губ усмешка? Презрительная, хищная, незнакомая, почти — невидимая.

Вы слишком поздно поняли свою ошибку, так, мать? План был хорош — пригласить на правление сына Крона. Бога нового поколения, который сможет хоть отчасти обуздать мир и сделать его царством. Который сможет вместить безграничную мощь Эреба, даст Эребу юное тело… и будет достаточно глуп, чтобы войти во дворец Первомрака, когда мир поднимет против него бунт.

Вот только против кого поднимать бунт?

План был плох. Потому что Посейдон не правит. Ему даже сосуд от Мойр не доставили. Средний Кронид прочно засел у себя во дворце на поверхности, провозгласил себя царем и занялся любовными похождениями, пирами и вынашиванием обиды против Климена Криводушного. Конечно, под землю он наведывается… устроить соревнования или попировать.

И подземный мир, не чувствуя царственной руки на холке, и не думает огрызаться. Ворчит, как сонная сторожевая псина, когда вниз опять спускается Жеребец. Подземным незачем бунтовать — их никто не притесняет. Царь, который есть, но которого как бы и нет, царь-невидимка — что может быть прекраснее?

Только не для великих Эреба и Нюкты, которым по горло необходим этот бунт. Или хотя бы предлог.

Потому что еще немного — и подземный мир окончательно уверится, что лучшего царя, чем Посейдон, и не сыщешь.