Иная судьба

— Чего ты хочешь? — голос Нюкты течет мятной прохладой, разливается по мегарону нектаром и амброзией. — Эту олимпийку? Это небольшая цена. Когда Эреб возродится — ты получишь ее. В жены. В наложницы. В служанки — как захочешь. Можешь даже царствовать над этим миром вместе с ней. Ата пустит молву о том, что смерть — величайшее блаженство, тебе будут приносить жертвы и смотреть на тебя с восторгом.

Танат молчал. Заглядывал в глаза матери — не так часто Великая Нюкта подает себя на ладони! Не так часто распахивается перед ненавидимым сыном: давай же, мальчик мой, сделай, что я прошу, выполни только просьбу — и станешь любимым, и получишь все, чего просишь — разве откажет Первомрак тому, кто помог ему вернуть тело и царствование?

Взгляни в древние, влажные, черные бездонные глаза — загляни в две бездны будущего и увидишь себя на троне мира и Гестию на троне рядом, и собственных посланцев с клинками — наместнику необязательно исторгать тени самостоятельно.

Только не смотри туда, наверх. Куда шагнет Эреб после своего возрождения — ты же понимаешь, Железносердный, что он не будет царствовать в подземельях, когда водой и небом правят сыны Крона?

Глупые внуки Урана, годные только на то, чтобы брать их тела. Дети Эреба и Нюкты займут места самоуверенных кроновых потомков, и больше никто не посмеет называть отпрысков Первомрака чудовищами, и Гея познает свободу и радость, когда все ее дети будут извлечены из недр Тартара…

Не смотри на это, Железносердный. Тебе на них наплевать — на олимпийцев, и морских, и смертных. Смотри на свой трон — видишь, какой величественный?

Смотри на лицо жены — застывшее и безразличное, похожее на твое лицо.

На свой холодный очаг, в котором никогда не загорится пламя.

Танат отвел взгляд от глаз матери. Взглянул на выстывший, безразличный очаг.

Хотелось сказать — «Бездарно дерешься» — но Великая Нюкта вряд ли поймет…

— Нет.

— Что — нет?!

— Я не буду искать ссоры с Посейдоном. Ни на этом пиру, ни на следующем. Я не дам повода.

Теперь я знаю, зачем ты тогда послала меня наблюдать за церемонией жребия, мать. Надеялась, что одного моего вида будет достаточно, чтобы завязать ссору с будущим царем подземного мира. Ссору, которая в будущем выльется в схватку и сможет стать первым шагом.

Ты просчиталась, о Великая.

Мне наплевать на смертных, и олимпийцев, и морских — это верно.

Но я не буду.

— Я приказываю тебе!

— И я говорю — нет.

— Ты…

На лице в Великой Нюкты не было гнева. Скорее уж печаль. Холодная, будто воды Стикса, жалость к мальчишке, который ослушался родительских указаний. Ему кричат — «Сынок, не беги к пропасти» — а он с чего-то несется…

— Ты предаешь свой мир, Танат. Предаешь его настоящего Владыку. Ты знаешь, какую кару можешь навлечь на себя?

Танат не ответил. Смотрел на лицо матери — безгранично печальное, как северная ночь перед рассветом. На трепещущие ресницы.

Слушал шепот, почти сливающийся с шелестом темного, прохладного покрывала по полу.

— Знаешь, зачем я пришла сюда, сын? Может, во мне еще оставалась часть материнской привязанности — пусть к тому, кто не стоит этого. И я пришла затем, чтобы сделать тебе подарок — такой, какие иногда делает Ананка-судьба. Иногда она дарит шансы своим избранникам — возможность выбора. Возможность всё изменить…

— У чудовищ нет судьбы, — сказал Танат холодно. — Предназначение.

Он не смотрел ей вслед, когда она уходила. Рассматривал свой очаг — сложенный из такого же гранита, как дворец. Думалось с отстраненным интересом: вы ведь все равно найдете предлог, мать. Просто нужно будет получше поискать того подземного, на которого Жеребец накинется с наибольшей охотой. Конечно, лучше всего — сына Нюкты: Мом? Харон? Кого выберете? Или Палланта, мужа Стикс? Впрочем, за мужа Стикс будет мстить не мир — жена. С которой еще не каждый безумец спорить осмелится.

В груди саднило — с чего? Железо не умеет болеть, не умеет даже — предчувствовать. Может быть, ржавело потихоньку из-за того, что он попрал приказ матери. Никто из подземных жильцов — даже если они не дети Эреба — не знает, чем может обернуться такой отказ.

Никто раньше не пробовал.

Нужно будет попрощаться с маленькой блаженной — подумалось следом. Впрочем, незачем и прощаться. Хватит ходить к ее кострам. Если Эреб и Нюкта взялись за дело — либо у них получится, и дело кончится войной между Эребом и Олимпом, с участием Тартара… либо у них не получится, подземный мир останется без Владыки… все равно — хватит.

Мне нельзя вмешиваться.

Зов, отдаленный и глухой, пришел как освобождение. Танат свел крылья, шагнул на поляну, где вокруг подранного вепрем товарища суетились охотники. Рубанул по прядям так, будто хотел снести голову, не пряди.

Показалось вдруг — пряди смертного охотника обернулись пастью. Хватанули родное железо адамантиевыми клыками, меч пугливо взвизгнул, прорезая воздух, разлитая боль с размаху уколола в сердце — железное! Не умеющее болеть!