Иная судьба

Я отвел взгляд, и Гипнос тут же зажмурился. Дышал с присвистом, со всхлипами — пока я сидел и пытался собрать — раздробленную мозаику, картинку с амфоры…

Дворец Нюкты — не только ее дворец. Там есть еще один жилец — который может приказывать своим детям. По слухам, может приказывать вообще всем в подземном мире — потому что он создал этот мир. Вот только, если подумать, Первомрак на глаза никому столетиями не показывался — спит, говорят, у себя в комнате. Лежебока.

А может ли показаться тот, кому нужно тело?

Мысль скользнула — узкая, слизкая. Шустрый червячок. Ее птицей догнала и пожрала вторая — цари… сколько царей было в подземном мире?

— Сколько царей было в подземном мире? — спросил я вслух.

Бог сна, не открывая глаз, кивнул — мол, хорошо размышляешь. Ты у нас вездесущий, ты и скажи.

Я слышал о Персе, отце Гекаты. Слышал про одного из сыновей Япета. Слышал даже, что сам Крон хотел поставить там своего наместника, да что-то не задалось. Перса вот отравила любящая дочь — и история похожа, там тоже был бунт…

Кого же ты на самом деле травила, Трехтелая?!

Спасибо, Великая Нюкта. Век не забуду за твою доброту — хороший же подарочек вы нам подсунули! Усадить на трон подземного мира Кронида — бога, новую силу, новое… тело. Дождаться, пока царь освоится и пока к нему привыкнет непокорный мир. Подбросить предлог для бунта — чтобы царь сам побежал к вам просить о помощи… Что было дальше? Вы уговорили его принять мощь Эреба? Солгали, что это сделает его всесильным? Или и уговаривать не пришлось? Посейдон бы на многое пошел — чтобы только доказать, что чего-то стоит.

Не знаю, что там было — дальше. С бунтовщиками. Но судя по тому, как трясется белокрылый — Посейдон (Эреб?) все же доказал — кто здесь Владыка подземного мира.

Не думаю, что вольный мир ждет от своего Владыки что-то хорошее. Иначе Геката не лишила бы Эреба тела в прошлый раз.

— Геката… сказала — лети… Просить… тебя. Только тебя…

В глазах у близнеца смерти теперь — мутное. Алые искривленные губы богини колдовства: «Ты должен успеть на Олимп», стремительный росчерк крыльев, какие-то тела, душная, смыкающаяся под сводами тьма, визжащие Керы…

— Почему я? Кто знает — есть ли у меня силы справиться с Великим Эребом.

— Она сказала — у тебя есть право.

Право. Я поставил Посейдона в подземном мире. Не выделив ему равную часть — поставил как наместника, и значит — мог бы претендовать…

На что? Скоро у меня и Олимпа-то не будет.

— Нет, — сказал я, вставая. — Я не могу пойти.

Белокрылый дернулся было — опять упал на ложе. Прошептал, что я не знаю, чем кончится. Еще что-то бормотал. Я махнул ему — отдыхай уже… вестник. Говорят, смертные за такие новости голову сносят. Прости, белокрылый — не могу же я тебе сказать, что мне попросту не с чем идти спасать твой мир. Шлема нет, лука нет… может, послать к Зевсу, одолжить трезубец?

Будет трудно. Потому что и трезубца у Зевса тоже нет.

— Ты был прав, брат, — сипло сказал он, выходя на свет в коридоре. Младший. Лицо спокойное, волосы мокры от морской воды. Прижимает руку к боку — прячет рану.

Полыхнул подземный мир? Ну, конечно, и подводный не отстанет.

Жаль — Гестия опять нырнула в покой к Гипносу — расспрашивать, как там Танат.

— Постой. Сейчас позову Геру или служанок — нектар…

— Не нужно.

Голос ровный, губы кривятся в улыбке — улыбке проигравшего. Понявшего то, что понял я: сегодня заканчивается век Кронидов.

— Чаша нектара — большего не нужно. Да и вообще ничего не нужно, брат… можем не успеть. Скажи, есть у тебя покой для того, чтобы выслушивать дурные вести?

Ближайшим покоем оказался — тронный, как в насмешку. Впрочем, для дурных вестей разве не он подходит лучше всего? Зевс уселся на серебряную скамью — я встал около своего трона.

И родное золото не потеплело — настороженно затаилось под пальцами.

— Где твой шлем, брат?

Стрелу моего ответного взгляда Зевс встретил хриплым смехом.

— Ну, конечно, я знаю, что он у тебя есть. Узнал через слуг… подсылал шпионов. Всегда нужно знать, что делает родня, так? Особенно если вдруг собираешься занять чье-то место. Скажи, брат, не водишь ли ты дружбы со старухами-Мойрами — не они ли насмехаются над нами теперь?

Нет, я только был дружен с Ананкой-судьбой, которая любила поговорить со мной из-за плеч, а теперь вот махнула на меня рукой. Но эта истина не про тебя, брат.

— А ты не водишь ли дружбу с Лиссой-безумием? Ты хотел меня свергнуть — и признаешься в этом?

Младший пожал плечами, как бы говоря: «Да сам себе удивляюсь».

— Только не говори мне, что ты не знал об этом… о вездесущий. И не говори, что собирался меня покарать — тебя опередили старухи-Мойры. Я угодил в собственную ловушку, а ты был прав… Так где твой шлем?

— Хочешь — я задам тебе тот же вопрос? — сказал я, и золото трона похолодело от моего голоса. — Где твой трезубец?

Брат криво усмехнулся, развел руками. Пробормотал:

— Может, мне стоило прислушаться… к Аиду Мудрому. Примириться с ним, назначить выкуп, найти чудовище…

— Аполлон, — подсказал я. Твое «с ним» имеет имя, брат. Это у тебя на боку рана от стрелы — благо, задела вскользь?