Infernum. Последняя заря

Что-то не так. Почему я чувствую боль. Что это? Мою руку жжет, словно… это слеза? Нет. Не может быть. Ее слеза не может жечь меня, только чист… не-е-ет, это невозможно. Убийство не осквернило ее? Ты играешь не по правилам!

Глава 17. Наказание (Ранее 22 и 23. Тишина и Тайное место)

Прошла неделя с самой черной даты в календаре для всего Азрета. Траур они пронесут еще 33 дня в память о тех, кого не уберегли. Да и был ли шанс. Их застали врасплох. Их обманули. Втерлись в доверие и нарушили закон. Кто-то их предал. Кто-то солгал. Кто-то впустил зло на их землю.

Их было тринадцать. Небольшой отряд азкаретцев, проникший в деревню тайком, под покровом ночи. Они были беспощадны и жестоки, будто не смертные вовсе. Одни резали своими зульфикарами солдат, убивали отравленными стрелами, другие жгли, третьи охотились за женщинами. Девушками. Девочками. Они не были пьяны. Они не были голодны. Они не были одурманены. Они были объяты жаждой, ослеплены силой, данной им властью. Защитники Заравата оказались разделены и застигнуты врасплох. Патруль и тех, кто был в кузне и на конюшне — убили сразу. Остальные, отряд капитана, слишком поздно услышали присутствие посторонних в деревне. И завязалась жестокая битва. Тринадцать ничто против полусотни. Но когда все закончилось, не осталось никого — ни азкаретцев, ни зараватских солдат. И деревне предстоит решить, как сообщать Императору о произошедшем. Если даже капитан, который видел, как азкаретцы убивают сельчан, был уверен, что отряд сюда попал не случайно, а был вызван намеренно. Он поклялся, что когда все закончится, вся деревня предстанет перед судом Императора и будет казнена за измену. Но он уже не увидит, как все закончилось. И скоро все закончится для Азрета.

Но об этом никто не думал. Неделю над деревней кружил пепел и слышался лишь стрекот цикад. Никаких звуков. Многих не стало. Пота, убитого в собственном доме. Йофаса, прибитого к стене копьем, выкованным им самим. Малышки Адумы, сожженной заживо в кедровой бочке, куда она спряталась от страха. Руна, застреленного при защите Игиль. Стефа и Миро — чьи отрубленные руки отдали на съедение псам. Лоель, обесчещенная и убитая. Петера, утонувшего в луже, не сумевшего выбраться из-под прижавшей балки. Авела, задушенного. Всех тех, кто пропал — сброшен со скалы или унесен течением реки. Скорбь в деревне опустошила сердца и мысли. Ни слов, ни плача. Тишина, словно сама деревня вымерла вслед за невинно убитыми. Ида сидела и прокручивала в голове каждое имя. Снова и снова.

— Ида, тебе надо поесть что-нибудь, — не оставлял попыток Ишас. Хотя он сам не помнил, когда в последний раз что-то ел. Эти дни прошли в каком-то мороке. Они хоронили родных, пытались хоть как-то восстановить разрушенные постройки, смыть кровь с улиц и домов, вывести дух смерти. Но он не улетал, кружил и кружил. Все эти дни Ишас и Ида жили у Старухи Игиль — кто бы мог подумать. Ида не могла вернуться домой, а Ишас не мог входить в кузницу, где…

— Да, но мне не хочется, — Ида будто знала, что всплыло в его памяти и отвлекла, разогнала эту картину, которая и так преследовала Ишаса во снах в те редкие минуты, когда усталость брала свое и он падал в беспокойный сон. А может, отвлекая его, она отвлекалась сама.

— Давай вместе доедим хотя бы эту порцию, иначе Игиль съест нас, — он улыбнулся ей, хотя у самого на душе было пусто. Он не был уверен, что вообще получилось. Но судя по выдавленной улыбке в ответ — что-то у них уже получается.

— Хорошо, — она попробовала ложку и, скривившись, проглотила. — Только не выдавай меня как в детстве, что я скривилась снова.

— Я никогда тебя не выдавал! — сделал обиженный вид Ишас, надув губы и нахмурившись.

— Так я тебе и поверила, она всегда знала, — воспоминания о детстве согревало их, позволяя хоть ненадолго отвлечься от окружающей темноты.

— Может, она просто и без нас знала, что отвра… — тут дверь скрипнула и послышались шаркающие шаги Игиль, — очень вкусно готовит! — Ида прыснула со смеха.

— Поэтому ты не ешь, вот я твою порцию доедаю, — чуть громче сказала Ида, чтобы Игиль расслышала. Ишас еще сильнее нахмурил брови и беззвучно, одними губами произнес непонятно что, но это явно была угроза. Хотя глаза его засветились теплом.

— Ида, можешь не стараться, я вас двоих слишком хорошо знаю, чтобы поверить, что вы способны оценить высокое кулинарное искусство! — голос Игиль прозвучал грозно, но с недавних пор он отдавал каким-то материнским сочувствием. — Недаром же говорят, что осел не ведает, что вкушает.