Infernum. Последняя заря

— Он знал, дитя. Он все знал. — Игиль провела ладонью по волосам Иды и продолжила: — Я не знала подробностей, но догадалась, что ты тоже дитя из пророчества. Потран долгое время никому не доверял, ни с кем не говорил, всех сторонился. Потом их с Йофасом объединило нечто общее, кхе-кхе, — старуха закашлялась, внимательно посмотрела на Иду, будто сомневалась в чем-то, но продолжила: — два одиноких отца нашли общий язык. Я думаю, Йофас знал, кто ты. Да и деревня знала, но мы не обсуждали это никогда. Все дали молчаливое согласие. Ты верно знаешь, что в день всеобщей скорби случилось с моим внуком. Я даже почти поверила, что это он. Он родился с рыжим пухом и меткой на лбу. У нас говорили, что это метка Младшего Сына, поэтому я испугалась и не сказала ни слова повитухе, хотя знала, что она ушла к ним. Дочь умерла через час от потери крови и от горя, а я обезумела. — Иде казалось, старуха забыла о ее присутствии. — Я впервые за всю жизнь ушла в храм. Я молилась, не зная молитв. Я била колени и лоб. И услышала лишь слово «искупление». Но как можно было искупить такой грех? Молчание — такое же преступление. Возвращаясь, я услышала крики Мерием. Был уже вечер и я, не отдавая себе отчета, пошла на зов. Я не помню ничего, лишь испуганное лицо Йофаса. Ты видела его когда-нибудь испуганным? — Старуха не собиралась ждать ответа, лишь покачала головой и посмотрела в одну точку на стене, будто она вернулась туда, в прошлое. — Увидев меня, он схватился за ружье — думал, я за его ребенком пришла, чтобы сдать. Он пытался убедить меня, что она не должна разрешиться от бремени сегодня, это от страха, поэтому в доме не было ни повитух, ни стражи у ворот. Плел какую-то ерунду про то, что они чистокровные зараватцы и пророчество их не касается… Я успела сказать, что могу помочь Мерием, пока на крики не сбежались соседи и не выдали стражникам. Я помогла Ишасу, хотя это еще вопрос, — старуха замолчала и долго крутила в руке кулон на шее. Когда Ида решила, что рассказ закончен и хотела задать вопрос, Игиль продолжила. — Мы в ту же ночь покинули столицу и уехали в самую дальнюю деревню, пока не начали задавать вопросы. Мы несколько месяцев думали, что единственные спаслись, но появился Потран с тобой. Не представляю, как он прятал тебя все это время, но ты была сыта и розовощека. Удивительный был твой отец. Кхе, я даже грешным делом думала глазки ему построить, но он быстро дал понять, что в его жизни было место лишь для одной женщины — и оно занято его женой, пусть и погибшей. И не представляешь, как я уважала его за это. В его жизни было только плотничество и ты. Хотя ко всем остальным он относился с добром и теплом, хоть и с постоянной опаской. Вот такие дела, девочка. Береги его память, но не подводи. Он сделал все, чтобы ты была в безопасности и не знала горя, так продолжи его дело. В память о нем. — Ида улыбнулась старухе с благодарностью, но что-то в ее рассказе отдавалось легкой болью.

— А почему вы сказали, что еще вопрос спасли Ишаса или нет? Он же мог погибнуть зря, если б родился раньше, невинное дитя. — Старуха как-то странно посмотрела на Иду, улыбнулась снисходительно и снова стала теребить кулон, поджала губы и коротко произнесла:

— Потому что увидев его, Йофас заподозрил Мерием в неверности и, думаю, ты заметила, что он не очень-то любит… любил Ишаса. Но он любил Мерием, даже после ее предательства — как он считал, никто не знает — и дал ей слово перед смертью, что не отречется от дитя.

Ида не верила своим ушам. Сколько еще тайн им предстоит узнать.

— Ишас знает?

— Что отец его не очень-то любил?

— Нет, про слухи о матери?

— Нет, не думаю, об этом у нас не принято было говорить и никто не рисковал напоминать Йофасу о неверности жены. Они жили в столице, поэтому здесь только домыслы и слухи. — Старуха резко замолчала, когда вошел Ишас. — Как ты могла заметить, у нас не любят болтать о том, что их не касается. У каждого своих забот хватает… хватало.

— Сделал ручку, дергайте, сколько душе угодно. — Вихрем влетел в комнату Ишас, довольный своим мастерством.

— А замок? — не оценила его довольства Игиль, согнала с лица маску расчувствовавшейся одинокой женщины.

— И замок как новенький! — слегка выпятил грудь Ишас, поиграл бровями.

— Замечательно, — сказала старуха, встав с кушетки и хлопнув в ладоши. — Теперь смогу тебя запирать на ночь, чтобы ты не шастал по девчачьим комнатам. — С этими словами она вышла, не глядя ни на кого, будто и сказанное не было обращено ни к кому конкретно.

Ида и Ишас замерли, как пойманные подростки, но через пару секунд снова разразились смехом на весь дом.

Давно в этом доме не звучал смех, свойственный юным душам. Их смех другой, он искрится, он настоящий, не запятнанный обязательствами, вынуждающими оттачивать смех как рефлексы. Юные души смеются счастьем.

* * *