Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Помимо проекций на сферу Божественного образы телесности использовались также как метафоры, основной задачей которых было передать кульминацию индивидуального религиозного опыта и описать переживание экстаза. К. Бурдах отмечал, что для мистиков высокого Средневековья (в частности — для Иоахима Флорского, Франциска Ассизского и спиритуалов) было характерно использование понятий renovatio, nova vita, renasci, regenerari в качестве двустороннего образа обновления христианина и церкви. Наибольшее развитие этот образ приобретает в идеях генерала ордена францисканцев Бонавентуры: божественный художник создал человеческую душу средствами природы по образу своему, однако она была деформирована

грехом и должна быть реформирована, т. е. возвращена в свою богоподобную форму. Эти идеи в мистической лирике Фомы Челанского и Якопоне Тоди переносятся в эротику, которая прорастает из религиозной сферы в мир чувств и земной фантазии[520].

В нашем случае мы сталкиваемся с очевидной инверсией, переносом характерной схемы отношений «человек — сверхъестественное» со сменной ценностной составляющей на свою диаметральную противоположность. Сам принцип отношений (и способ его передачи) сохраняется, но в связи с заменой Божественного на демоническое происходит радикальная переоценка ситуации. Причем скепсис в отношении реальности магических действий имеет для нас принципиальное значение. Если в понимании немецких мистиков высокого Средневековья непорочное зачатие, даже несмотря на подчеркнутую телесность образов, остается чудом, т. е. событием, происшедшим вопреки привычному ходу вещей, то неспособность дьявола повторить это чудо указывает на ущербность его природы. Всё, на что оказывается способным враг рода человеческого, — prestigia

, обман, пародирующий замысел Творца.

Однако это обстоятельство имело фатальные последствия для обвиняемых в ведовстве. Если переживание мистической связи с Божеством имело своим следствием возвышение человеческой души, то аналогичная ситуация с демоническим неизбежно вела к деградации человека. И если греховное деяние не имело места в реальности, само желание совершить таковое свидетельствовало о порочности души и, следовательно, виновности подозреваемого.

В этой связи важно подчеркнуть, что мы имеем дело не с умозрительными метафорами, наложенными как некое клише на действительность. Подобные установки были неотъемлемой частью последней. Как показал израильский историк М. Слуховский, в женских монастырях Западной Европы раннего Нового времени имело место наличие «духовного сладострастия» (luxuria spiritualis), которое сводилось к сексуальному вожделению монашек по отношению к Иисусу Христу. Причем, что интересно, это явление сопровождалось случаями массовой одержимости[521]

.

Есть и другие примеры того, что данная проблема не была достоянием исключительно высоколобых интеллектуалов и не ограничивалась «игрой в слова». Она циркулировала во всех слоях общества, зачастую порождая конфликтность. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести в пример похвальбу торговца индульгенциями Тетцеля, которая так сильно оскорбляла религиозное чувство сторонников Реформации: у папы римского достаточно власти даже для того, чтобы за плату отпустить грех тому, кто спал с Богоматерью[522].

Заключение. Malleus Maleficarum VS. «Молот ведьм»

С момента появления первых переводов «Молота ведьм» на новоевропейские языки в первой половине XX в. — немецкий (1906), английский (1928) и русский (1930), — вокруг этого текста сложилась парадоксальная ситуация: он стал популярен в культуре, сильно отличавшейся от той, в которой был создан. Схоластический трактат, посвященный преступлениям злонамеренного колдовства (maleficia

), несколько неожиданно оказался чрезвычайно востребованным как источник вдохновения и колоритный атрибут «темного Средневековья» в таких сферах, как художественная литература, кинематограф и даже музыка.

В наши дни «Молот ведьм» стал культовой книгой для субкультуры готов. Сейчас мы можем с уверенностью говорить, что популярность ее намного выше, чем в те времена, когда она только увидела свет и распространялась исключительно на латыни. У европейца раннего Нового времени было гораздо больше шансов увидеть своими глазами казнь или стать участником ведовского процесса (в качестве обвиняемого, свидетеля или доносчика), чем прочитать это демонологическое сочинение.

Если оценивать ситуацию с позиции знакомства читателей с трактатом, необходимо сказать, что эта книга в большей степени принадлежит современной массовой культуре. «Молот ведьм» — часть современного мифа. Именно как часть мифа эта книга является удобным ответом на самые разные вопросы.

Почему началась охота на ведьм? — Потому что написали специальное руководство.