Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Если сравнивать трактовки инкубов Иоганна Нидера и Джордано де Бергамо с тем, что написано в Malleus Maleficarum по этому поводу, отличие, что называется, бросается в глаза. Инститорис увязал между собой то, что его предшественники рассматривали как два разных, не связанных друг с другом вида дьявольских происков. «Примеры из инквизиционного опыта» «брата Генриха из Шлеттштадта», равно как и сложные натурфилософские объяснения, восходящие к трудам Фомы Аквинского, связывают ведьм и инкубов между собой. Однако, как и в случае с объяснением магических путешествий и превращений, которые автор Malleus Maleficarum стремился представить как дополнения к канону Episcopi, эта идея не была его изобретением.

В случае с общим объяснением природы инкубов в контексте злонамеренного колдовства Генриха Инститориса опередил доминиканец Иероним Висконти из орденской провинции Ломбардия. В их сочинениях дословно совпадает даже ключевая цитата из «Суммы теологии» I, 51.3: «Если же от соития с демонами иногда и производится потомство, то не от ими излитого семени и не от воспринятых ими тел, а от семени некоего человека, собранного для этого случая: ибо демон, который является суккубом для мужчины, затем становится инкубом для женщины; точно так же они используют и семя других существ, чтобы осуществить рождение того или иного существа, как говорит Августин в III книге «О Троице». Поэтому рожденный таким образом ребенок не будет сыном демона, но сыном того человека, от которого было взято семя» [517].

Я полагаю, что основные идеи Висконти Инститорис узнал во время своих поездок в Италию и попытался выстроить непротиворечивую концепцию maleficia, примерив между собой разные взгляды на природу этого явления.

Как мы уже могли убедиться выше, достаточно сложные рассуждения об обстоятельствах pacta placita предшествовали выводу о том, что падение человека начинается с его желания. С объяснением участия демонов в подобных связях была сопряжена определенная сложность, которая заключалась в том, что убедительное и непротиворечивое объяснение такого рода союза требовало чрезвычайно сложных умозрительных конструкций, включавших в себя рассуждения о свойствах тел, материи, и т. п.

Самым сложным было объяснение механики плотской связи между существами, различающимися по своей природе. Malleus Maleficarum

предлагает к обсуждению четыре аспекта:

1) собственно демон и принимаемый им телесный облик;

2) половой акт и особенности его протекания;

3) влияние внешних обстоятельств, таких как время и место, на возможности демона;

4) некоторые частные обстоятельства: видим ли демон при этом окружающим, влияют ли обстоятельства, при которых женщина стала ведьмой, чувствуют ли они любовное наслаждение от полового акта с демоном[518].

Это детальное обсуждение особенностей сверхъестественной физиологии отсылает нас к «Нюрнбергскому руководству», которое содержало близкие формулировки для допроса подозреваемых.

В определенном смысле Malleus Maleficarum, равно как и прочие демонологические сочинения, разрушают ореол чудесного вокруг магических практик в той мере, в какой пытаются предложить объяснение поступкам, приписываемым ведьмам. Нечто объясненное перестает быть сверхъестественным в тот момент, когда становится понятным.

В этом отношении демонология представляет собой нечто противоположное агиографии, и интересующие нас трактаты являются не чем иным, как каталогами ложных чудес, разоблаченных и выставленных на всеобщее обозрение.

* * *

В заключение я хотел бы обратиться к некоторым параллелям в историях ведьм и инкубов, с одной стороны, и немецкой мистической образности — с другой. Позволю себе привести обширную цитату из «Истории и системы средневекового миросозерцания» Генриха Эйкена о мистике.

«Половые стремления приобретали тем большее значение в трансцендентном мире религиозной фантазии, чем больше они отрицались в сфере земной жизни. В образах главных лиц религиозного культа Христа и Марии половые различия этого мира были перенесены на тот мир. Отношения к тому и к другой определялись на основании сознания половой противоположности. Христос был предметом религиозного культа для женского пола, Мария — для мужского. Ощущения и язык земной любви были в широких размерах перенесены в область божественной любви[519]».