Инсбрукская волчица

Мне нравится Анна, мне в ней чувствуется большая внутренняя сила, к тому же девочка совсем не глупая, хотя как-то так получается, что она постоянно в компании девочек, которые учатся очень плохо. Как жаль, что у меня так мало времени. Сейчас я уже меньше трачу его на пустяки, да и к работе я уже привыкла, но с появлением новых классов, я не могу уделять внимание своим девочкам столько, сколько они заслуживают.

Я отвлеклась. Так вот – Феликс Зальтен, мне кажется, это та личность, которая поможет мне перейти от сказок и стихов о нашей прекрасной природе к настоящим серьёзным урокам. Я думаю, что Вальтер будет доволен мной, хотя рассказать ему всё я решила только после того, как уже будут видны некоторые результаты.

Феликс Зальтен – тот из наших современников, который понимает недопустимость сложившегося порядка, но в то же время, его нельзя назвать слишком радикальным, и изучение некоторых его произведений на уроках не должно вызвать недовольства начальства и родителей учениц.

Я написала в Цюрих Матильде, она полностью поддерживает мой план и даже выслала мне портрет господина Зальтена. Сегодня я его получила. Портрет очень удачен, видимо, он сделан по одному из последних фотоснимков, лицо на нём серьёзное и думающее.

26 октября 1903 года

Я составила подробный план наших «настоящих» занятий, конечно же, на утверждение начальнице гимназии я его не понесу. У меня лёгкий приступ тревоги и нетерпения, все сегодняшние уроки я провела на необыкновенном подъёме, предвкушая то, что будет завтра.

Портрет господина Зальтена в моём портфеле придаёт мне силы, хоть подобное утверждение наверняка рассмешило бы моего дорогого Вальтера. Я сознаю, что во мне ещё очень много ребяческого, но что уж тут поделаешь, ведь я и правда, ещё молода – моложе всех наших преподавателей, а некоторые посетители гимназии иногда принимают меня за ученицу старших классов.

Ложусь спать, надеюсь, что завтра будет чудесная погода, и на уроке у меня всё получится.

* * *

– М-м-можно выйти? – сдавленно спросила Эстер Келлер у учителя истории.

Тот искоса посмотрел на бледную и худую ученицу с небрежно собранными в хвост светлыми волосами. Вид у Эстер был исключительно болезненный – лицо всегда такое, словно с похорон пришла. Её часто тошнило. Я видела, как её прямо по дороге в школу вырвало. Время от времени она просилась выйти под предлогом того, что сейчас от духоты упадёт в обморок. «Она симулянтка», – думала я.

Глаза её, иногда тусклые и невыразительные, в некоторые моменты горели огнём. Настроение менялось без всяких причин. Очень часто её вдруг охватывала необъяснимая злоба, когда она могла наброситься на присутствующих с кулаками и начать царапаться и кусаться.

Сейчас у Эстер с посещаемостью было похуже, чем у меня.