Интервью для Мери Сью. Раздразнить дракона

Зато мыли меня осторожно. А потом, когда две девушки унесли корыто с водой, я смогла исполнить и вторую свою мечту: поесть. Ужин, что появился сразу после «ванны», оказался сытным и простым: кусок пирога, вяленое мясо и кружка сбитня.

Служанки, поклонившись, ушли, и в комнате осталась только Ульма. Она мазала меня заживляющим кремом. Пах он отвратно, зато приятно холодил кожу. А ещё у крема был один неоспоримый плюс: втирался он долго, поэтому за лечебным процессом удалось разговорить служанку.

Начала я издалека, посетовала на войну и идущие с ней рука об руку голод и разруху. Ульма вздохнула, и поведала весьма интересную вещь. Оказывается, голод и мор грозили жителям Верхнего предела ещё до начала войны: с гор, что подпирали облака, начал спускаться ледник. Его жадные языки отъедали поля и пашни, обрекая на голодные зимы, которые становились год от года все более лютыми.

А соседи, что жили чуть ниже, в долине, граничившей с горянами, не желали потесниться. Так было при старом кнессе. Но он умер, и на его место пришел Энпарс. Молодой владыка получил свой уряд голодным, разрушенным и озлобленным. И тут грянула война с драконами — тварями, что огненными камнями нападали с небес, выжигая все окрест.

Лишь кнесс Верхнего предела сумел отстоять свой уряд, спасти жителей. Видя такое, под знамена Энпарса подтянулись и соседи, до этого гордые и заносчивые. А за ними — и те, кто напрямую не граничил с Верхнем пределом.

Равнинники потеснились, и обитатели предгорий смогли спуститься в долины, распахать тучные поля, засеяв их своим зерном. Сейчас Верхний предел — самый большой уряд и его границы все продолжают шириться. Разрастаются владения Энпарса без междоусобных войн.

— Вот и после вашей свадьбы к уряду кнесса еще прибудет, — неспешно текла речь Ульмы, пока она втирала крем мне в ногу.

Служанка сама, кажется, не заметила, как рассказала мне даже больше, чем все. Но на то я и была журналистка, чтобы уметь выразительно слушать. Диктофон, который я под видом амулета, охраняющего от злых духов, вновь надела на шею после омовения, усердно работал, записывая каждое слово.

В моей голове все крутились слова чернокнижника про оружие, которым были побеждены драконы. «Самое честное, благородное и исключительно кнесское. Только одноразовое», — так заявил мой несостоявшийся убийца прежде, чем исчезнуть. А что может быть самым кнесским, если не…

— Сколько побед одержал Энпарс над драконами? — перебила я Ульму, вещавшую о том, какой их кнесс замечательный и как с ним хорошо живется горянам.

— Восемь, — кажется, служанка обиделась. Причем вовсе не из-за того, что я ее перебила, а потому, что не знаю всем известного.

— А сколько кнессов отдали ему свои печати? — вновь спросила я.

— Семь, — уже чуть медленнее протянула Ульма, словно сомневаясь в моем уме.

Меня так и подмывало задать главный вопрос: а можно ли с помощью печати убить дракона? Но, если озвучу его сейчас, то готова биться об заклад, что об этих моих вопросах служанка обязательно доложит Энпарсу.

Ульма уже заплетала мне две косы, когда я незаметно выключила диктофон, нащупав его кнопку под нательной рубахой. Мне надо было все хорошо обдумать.

А ещё я чувствовала себя неуютно без оружия. Хоть самого завалящего. Но у меня отняли даже кинжал. Хотя… попытка не пытка.

— Могут ли мне вернуть кинжал, который забрали при входе? Он единственная память о моем отце, — я состроила самое жалостливое выражение лица.

Ульма поджала губы, но все же обронила: «Если владыка позволит», — и удалилась.

Выпроводив служанку, я легла. Но в горизонтальном положении мозги растекались, а сон, наоборот, активизировался. Так дело не пойдет! Откинув одеяло, я встала. Потом моя нежно любимая и обожаемая паранойя нашептала, что кто-то может следить за мною в замочную скважину. Я решила задобрить свою шизу и изобразила на постели подобие фигуры.

Но чувство тревоги не покидало. Я знала, что лучше всего его успокоит не таблетка, и даже не жидкость для снятия стресса, что плещется в бутылках с маркировкой сорок градусов. Нет. Вернейшее средство для моего умиротворения — кинжал, который отобрали на входе. Только клинок дарил мне успокоение, а моим врагам — возможность упокоения.

Пока же я нервно выстукивала дробь кончиками пальцев по подоконнику. А если женщина на нервах, то даже жнецам смерти лучше отойти в сторонку и не заслонять собой ее цель. Моей задачей стало вернуть кинжал. За этим я и пошла. На цыпочках подкралась к двери, налегла на нее. Та хоть и с неохотой, но подалась и заскрипела бы, если бы я не успела ее остановить.

Вышла из спальни и тихонько двинулась вниз. Я так увлеклась, прислушиваясь к шорохам и шепоткам уснувшего замка, что спустилась на этаж ниже, в подземелья, где царили сырость и спертый воздух. Уже хотела было уйти, даже развернулась, как услышала разговор. Невнятный. Но ведомая журналистским чутьем, направилась на звук. Не зря.

— Оставьте нас, — приказал властный женский голос.

— Владыка не велел отлучаться от него, — нехотя возразил бас.