Иные песни

Морской змей протянулся больше чем на стадий. Мертвый, безвольно колышущийся на бирюзовых волнах, он казался теперь даже больше, чем во время битвы, ночью, тогда его видели лишь частично и на короткие мгновения — когда нападал. Ихмет никогда не слышал о твари, которая бы в одиночку напала на флот из семнадцати кораблей. Впрочем, никогда не слышал и о твари Воздуха, живущей под водой, — но это был какоморф настолько бесспорный, что Зайдар и не ожидал от его анатомии соответствия неким законам и правилам, некой элегантности формы; к тому же он точно — существо единственное в своем роде, и больше никто ничего подобного не встретит.

Ихмет слышал матросов, спорящих под палубой. Те говорили о «проклятии Чернокнижника». Нимрод усмехнулся в усы. Он не знал, сколько в тех предположениях правды, — но стратегос, конечно же, не упустил бы такую возможность подпустить сплетню. В конце концов, какова вероятность подвергнуться нападению океаносового какоморфа именно теперь и именно здесь, в абсолютной морской пустоте и в гладком керосе, где собралось шестнадцать крыс величайших сил мира? Истинная случайность — в нее-то поверить сложней всего.

Битва началась за полночь. «Филипп Апостол» находился на западном фланге скопища кораблей, а змей напал с востока, и даже после того, как подняли тревогу, понадобилась пара десятков минут, чтобы организовать оборону. Но эстлос Бербелек к тому времени уже объял их своим главенством, моряки перестали падать с вантов, корабли сомкнули строй, а пушкари принялись ворочать пиросидеры с большей сноровкой и уверенностью в себе. И все же, несмотря на двухчасовую канонаду в давящей ауре нимродов и аресов, змей не сдавался. Пробил днище «Шалабая», и, если бы не пара умелых демиургосов на борту, корабль пошел бы ко дну. Тварь атаковала всякий раз с другой стороны, выныривая перед самым ударом, — времени оставалось разве что на единственный выстрел, да и то — лишь с ближайших кораблей. Бербелек приказал взяться за гарпуны. Тварь рвала лини и раскачивала корабли. И все же это позволило вести более плотный огонь. Ей попали в голову, тварь начала истекать темной сукровицей. Тогда змей надулся, будто воздушная свинья, выскочил из воды, возносясь к звездам. В него метали гарпуны со всех кораблей, гремели пиросидеры за пиросидерами; Ихмет запомнил яростный рев, с котоым и сам он нажимал на спуск кераунета. В конце концов, аэровая морфа твари оказалась слабее веса соединенных с ней гарпунными линями кораблей, и какоморфа притянули назад на поверхность моря. Тут-то Ихмет, по приказу Бербелека, повел отряд с баграми, секирами и пилами; их сопровождали трое нимродов с соседних кораблей. Перескочили на колышущуюся, израненную спину твари и порубили ее вдоль позвонков от раскидистых рогов на квадратной башке до цветастого хвоста. Зажгли все корабельные лампы и гарьницы, трудились в ночи, в зареве желтого огня, от черного тела поднимались вонючие испарения, люди бродили в смрадном тумане, во взлетающих в небо кусках аэровых органов какоморфа, стопы скользили в липких выделениях, ноги по колено проваливались в желеобразные внутренности монстра. Бербелек все время следил за ними с мостика «Филиппа», никто не свалился со змея, никто не покалечился, никто не потонул.

Ихмет после дважды омылся, но ему продолжало казаться, что кожу и одежду облепляет темная слизь; он все еще ощущал тот запах. Жадно вдыхал гашишевый дым. Самый воздух был холодным, твердым, шершавым. Рассвет в первом кругу, во втором западном листе, посреди океаноса.

Корабли успели снова разойтись. Зайдар считал нагие мачты, считал флаги и полосы белой пены на поверхности моря. Три, четыре, шесть, восемь, по другую сторону — еще пять; получается, корабль К’Азуры уже отплыл?

От кароскафа Навуходоносорова посла к «Филиппу Апостолу» неторопливо двигалась шлюпка под золотым знаком кратистоса, накинув широкий крюк вокруг трупа какоморфа.

— Холодно.

Он обернулся.

Соратница стратегоса плотнее завернулась в белое хумиевое пальто. Понимающе усмехнувшись Ихмету, склонилась над релингом, крест-накрест ухватившись за поручни.

Это понимание между ними строилось на шутках, аллюзиях, мимолетных уколах и обменах недосказанностями, а в еще большей мере — на том, о чем они не говорили, на молчании.

— Как же, холодно, так я и поверил, тебе никогда не холодно, — проворчал он. — Паришь, как новорожденный щенок.

Аурелия провела рукой по гладкому черепу, на темной коже остались следы пальцев.

— Дождь выводит меня из равновесия.