Иные песни

— Семья меня отослала. Династические осложнения при дворе Нового Вавилона, а как софистес-эмигрант я никому не стану мешать. Знаешь же, как оно случается. У нас в Пергаме были серьезные интересы, а теперь — непонятно, что и как. Бежать? Чернокнижник вспомнит о своем. Может, и правда разумнее —

— Ты не слышал, о каких текстах он спрашивал?

— Стратегос? — Кикур взглянул на Аурелию. — М-м, что ты имеешь в виду?

Она пожала плечами.

— Не читаешь газет? А может, о таком под Вдовцом не пишут. Это не война ради возвращения земель Селевкидитам, это элемент большой кампании против Чернокнижника, возник союз кратистосов и королей Европы, Азии и Африки. Беги, эстлос, в Вавилоне будет безопасно.

— Но ведь Семипалый —

— Уже нет. — Она положила пирикту себе поперек бедер, горящие буркала пепельных птиц таращилась на нее меж цветными узорами юбки. — Об этом газеты напишут завтра.

— Ага. — Он затянулся дымом, внимательно взглянул на Аурелию. — Интересуешься политикой, эстле?

— Это значит — чем? — фыркнула она. — Я интересуюсь миром. Только невольникам, безумцам и самоубийцам не важна политика — им все равно, как они живут.

— Я хотел сказать… Собственно, откуда ты происходишь, не могу разобрать твой акцент. Если простишь сей интерес, эстле.

Лунница дотронулась голубым пальцем до нижней губы.

— Ах, да, это загадка, догадайся, эстлос.

Он прищурил левый глаз.

— А какова награда, если отгадаю?

— Ха, а какова — для меня, если не отгадаешь?

— Красота никогда не болезненна настолько, как во времена войны и уничтожения. Ты уже побывала в Хрустальном Флореуме, эстле? Я проверял, он уцелел. После заката улетучиваются Туманы Иезавели, ты никогда ничего подобного не видела. Вы ведь не покинете город до вечера?

И тогда Аурелию осенило: он пробует ее соблазнить!

Она расхохоталась.

Махорник выпал у Кикура из пальцев. Широко открытыми глазами он глядел на гаснущие на коже Аурелии искры, развеивающийся перед ее лицом дым.

Сдерживая смех, она склонилась к нему, пожала руку. Он вздрогнул.

— Прошу прощения, я не должна была. Я не аристократка. Аурелия Оскра, Наездник Огня, риттер Иллеи Жестокой. Да, Лунной Ведьмы. Ну все, извини, извини.

— Но, — он вдохнул поглубже и тоже рассмеялся, — не за что! С Луны, да? Ты выиграла, я бы в жизни не догадался. Хотя, с другой стороны, Элькинг ведь писал… Ах, но, собственно, что ты желаешь получить в награду, эстле?

— Я уже говорила, что я не —

— А это интересно, поскольку голову дал бы на отсечение, хм, ну вот скажи, сумеет ли дулос изображать человека свободного перед тем, кто свободен воистину? Не был бы он тогда дулосом. Но я хотел спросить кое-что —

Оба обернулись на внезапный звук плевка за их спинами. Тремя ступенями выше сидел на пятках высокий измаилит в черном бурнусе, один из тех пустынных воинов, переданных под командование Бербелека Марием Селевкидитом. Лицо почти скрыто, грязная труфа плотно обернута, лишь голубые глаза блестят в щели. Черный тюрбан сидел криво, из-под него выбивались сальные волосы. На коленях измаилит держал старый кераунет с чрезвычайно длинным стволом, покрытый матовыми инкрустациями, здесь и там складывающимися в арабские слова. Из-за пазухи торчала рукоять канджара. Мужчина сунул туда руку, вытащил и кинул в рот, меж витками труфы, высушенные листики какого-то растения. Жевал их и громоко сплевывал. Руки — густо татуированы, ногти больших пальцев выморфированы в роговые когти.

Эстлос Ашамадер молча кивнул Аурелии. Они снова взошли к Святому Кругу, обойдя черного бедуина.

Кикур взял Аурелию под руку. Та удержалась, чтобы не выдернуть локоть. У него такая холодная кожа… Провела пальцами по предплечью мужчины, нажала на мышцу, ощущая структуру кости там, внутри, — теперь она его вела, к ее шагу он подстраивал свой. Они были одного роста.

— …на улицах все еще опасно, но я не хожу один, собрал людей, чтобы те помогли в спасении Библиотеки, и если хочешь — Урч! Забахай! — если ты не уезжаешь отсюда сегодня, эстле, а ведь не уедешь?

— Нет, пожалуй, нет, не думаю.

— Ты не представляешь, что здесь творилось во время осады, я был бы крайне рад твоему обществу, пусть даже на один вечер, увидишь, что после купели и в чистой одежде я напоминаю человека. Расскажешь мне все о Луне, может, я даже тебе поверю, ха!

— Не поверишь, но так даже лучше.

— И пусть! Селинунтов Госпициум лежит в руинах, я живу при дворе приятеля, у северных цистерн. Где ты —

— Во дворце наместника.

— Ах! Ну да. — Остановившись у руин портика Библиотеки, он поднял к губам ладонь Аурелии. Звякнули браслеты. Прижимая губы к горячему запястью, смотрел прямо в глаза луннице. — Быстро же стучит твое сердце.

— Не льсти себе, наша кровь всегда быстрее.

— Ускорится еще сильней.

Улыбались уже оба. Чем легче тон и чем шутливей слова, тем больше правды в улыбке и морфе тела. Теперь все решает уже мельшайший трепет ресниц, полувздох, шелест шелка и солнечный лучик, дрожащий на изгибе ее груди.

— Он не взревнует? — шепнул ей Кикур.

— Кто?

— Стратегос.

— Может.

— Люблю, когда ревнуют.

— Знаешь что, лучше сперва умойся.

— Как только —