Иные песни

Впрочем, стигматизация, увы, непобедима: на сегодняшний день для польского читателя Я. Дукай — прежде всего автор «Льда», самого объемного и самого сложного его романа.

Не самый, впрочем, худший вариант «стигмы».

Сам автор говорит о подобных метаморфозах своего образа в глазах читающей публики с изрядной долей иронии: «Я отдаю себе отчет в существовании фракции читателей, для которых „настоящий Дукай“ — это „Черные океаны“ и, быть может, „Превосходное несовершенство“ („Metallica закончилась на „Kill ‘Em All““), а остальное — некие литературные странности, — и фракции, которая не переваривает этих более ранних вещей, я начинаюсь для них с „Иных песен“; также существует немалая группа уже воспитанная на „фантастике empick’овой“, для которой я вообще являюсь символом литературы „невозможной к прочтению“: вместо того чтобы писать просто и прозрачно, в рамках стандартного американского повествования, я позволяю себе — о, ужас — сгущение фраз и „языковые эксперименты“, а потому для них совершенно ясно, что это книги не для нормальных читателей, но лишь для снобов и критиков, которые „хвалят, потому что не понимают“

».

Но «поле поражения» Дукая — шире, чем его книги и их восприятие читательской аудиторией. Не менее важен он для польского читателя и как критик.

Здесь необходимо поясняющее отступление. Фантастика — единственный, пожалуй, жанр, где есть не просто устойчивая целевая аудитория, но аудитория активная. К тому же среда любителей фантастики плотна и пронизана взаимопересекающимися практиками: вчерашние читатели склонны испытывать свои силы на литературной ниве, авторы охотно общаются — реально или виртуально — со своими читателями. Наличие же устойчивой аудитории делает востребованным компетентное мнение, обостряет проблему критиков и критики.

Поскольку же внимание профессиональных литературных критиков к жанровой прозе чаще всего спорадично и случайно, эксперты рекрутируются из самой фэнской среды. Однако «свои» критики — вчерашние, по сути, читатели — компетентны в вопросах внутрижанровых (поскольку много и активно читают), но всегда испытывают сложности с аналитическим усилием, с переводом впечатлений на профессиональный язык.

В этих обстоятельствах писатель — особенно состоявшийся, обладающий четкой этической и эстетической позицией и не менее четкой аудиторией, — часто становится просветителем и критиком. Эта позиция удобна для обеих сторон: читатели получают доступ к референтному мнению, авторы — лишнюю возможность манифестировать собственные взгляды. В этом смысле критические обзоры, например, М. Суэнвика формировали киберпанк в не меньшей степени, чем романы У. Гибсона.

Эта ипостась теоретика и критика важна и для понимания Я. Дукая. С конца 90-х и по сегодняшний день он остается активным участником такой работы с читателем. Что важнее — Дукай жестко отстаивает свой взгляд на литературу и чужд любой цеховой солидарности (той самой, которая низводит до бессмысленности любую критическую работу).

В своей программной статье «Пейзаж после битвы, или Польская фантастика A. D. 2006» Я. Дукай, например, пишет: