Иоанн Грозный (СИ)

         Глядит из ближнего окна и скорбной красоты девица княжна Мария Долгорукая. Тяжелая пепельная коса свесилась вбок чудного овала, едва проявленной голубизны глаза ходят стесненно. По-глупости и малолетству не верит она царскому сватовству, удаче, что попала в две дюжины избранниц, потом и в одну. С такой рекомендацией и при  царевой отставке как замуж с выгодой не выйти? Не конкурентка Долгорукая Марфе, сведала та ее тайну. Охмурил ее молодой опричник Никита Григорьевич Меньшой из плодовитого рода Грязных, двоюродный племянник он красавцу Григорию Григорьевичу. Как-то ночью не спалось, расслышала Марфа в соседской келье возглас девичий, недвусмысленно возвещавший о потери чести. Марфа вскочила, прокралась к дверям, через щель увидала, что не ошиблась: миловалась Долгорукая с опричником. Подняв, разбудила и спавшую у нее Ирину Годунову в  свидетели. Пока Марфа молчит про узнанноеоила и спавшую у нее Ирину Годунову в  свидетели. лась: миловалась Долгорукая с опричником. , запретила болтать и Ирине, но выйди Долгорукая на первые места в скачке за царя, скажет. Ой, как скажет! Незнаемо, как скроет Долгорукая потерю девичества. Неужто тоже пойдет к лекарям? Марфа опять отвернулась, не успев убрать злой румянец. Смущенные ревнивые глаза ее схлестнулись  с напряженным злым взглядом подступившего впритык Григория.   Оба прочитали мысли взаимные. Вместе!  Григорий твердо предложил Марфе принять особого привораживающего снадобья. Необычность эликсира, что не возлюбленному подмешивать, а самой испить, глядя пристально на предмет желаний или мечтая о нем. С пунцовыми, горящими обидою и ревностью щеками и пухлой шеей,  Марфа сорванным. еле слышным голосом примирительно заговорила с Григорием. Повторно обещала стоять  перед Иоанном за снятие всех Григорьевых опал. Де выпросит ему место не менее постельничего. Марфа оставила последние страхи, оскорбленная любезничанием царственного суженого с новыми выдвиженками, воронами к чувствительному на женские и мужские ласки трону слетавшимися. Оскорбляла наглость Колтовской, воинственное недевичество Мелентьевой, помня, что сама Марфа за девство  свое вытерпела. Покров лицемерной стыдливости и тот срамные нахалки попрали.

         Григорий вышел в коридор взять у Матвея снадобье, хранимое   подмышкою. Сливая жидкости подряд в лаборатории Бомелия, Григорий твердо не знал, приворотное средство или яд. Устраивало и одно и другое. Григорий желал либо возвращенья Иоанновой привязанности, либо мести, чуя наточенный топор над головою. Матвей не отдал плошку просто. Стоя при дверях, о многом он передумал.

- Не дам отраву! – с угрюмой тупостью твердил Матвей.

         Григорий затыкал племяннику липкой ладонью рот, затравленно озирался, не прошел бы кто:

- Нишкни! Нишкни!

         Матвей достаточно пострадал за Марфу страхами воображения, каковы суть наистрашнейшие. Он не желал быть послушным орудием. Сам не страдая избытком родственной привязанности, не желал пасть от дядиного вероломства. Достаточно с него, что по пьяной лавочке изнасиловал цареву невесту и родственницу начальника Пыточного приказа и опричного

параксилиарха

Малюты-Скуратова. Бес попутал, так попутал! Григорий через силу смеялся, убеждал: Матвею дал хранить он не яд, но средство безобиднейшее. Ему было важно, чтобы Марфа приняла его из рук Матвея. В случае неудачи и раскрытия умысла тот стал бы первым виновником. Умертвил, готовящуюся обвинить в насилии.

         Григорий втолкнул упиравшегося увальня в горницу. Матвей переминался, не смея взглянуть на Марфу, переживая вину, проклиная слабость характера. Марфа не помнила прежнего. Что было, то проехали. Сейчас надо утолить муки честолюбия, привлечь, накрепко привязать к себе государя, но и… не отравиться содержимым глиняного расписного сосуда. Марфа потребовала, чтобы Григорий первым отхлебнул снадобья. Тот рискнул, перекрестясь. Потом пил Матвей, пила Ирина Годунова. Оттого, что мутной водицы с едким запахом было немного, большую часть пришлось пригубить Марфе, иначе ничего ей не осталось. Марфа выпила снадобье до дна и, возвратившись к окну, стала смотреть в  на государя, не ушедшего, продолжавшего шутить с Колтовской и Мелентьевой, улыбавшихся ему и обоюдно съедаемых сдержанными враждебными взглядами.  Марфу до душевной судороги задевало, как она, уже женой нареченная, прежде венчания забыта. Слезы застилали  глаза. Через  поволоку Марфа видела царя и отодвигалась сердцем. Достойно ли любить венценосного обманщика? Мысленно обращалась она к Годунову. Тот с ничего не выражавшим лицом ждал окончания разговора, удерживая за руку куда-то рвавшегося Феодора. Ежели Годунов был бы царем, а я ему царица, стал бы он верен – сие преступное соображение навязчиво всплывало в смелой красивой голове. Борис серьезен, не перебирал бы  куриц впустую. Не у всех ли лоно одно? Плотью же и лицом она соперниц далеко превосходит. Царь не замечал ее взгляда, продолжал болтать и насмешничать. Борис же почувствовал, коротко  поднял глаза. Молнией взгляды сообщников встретились, слились полным пониманием.