Иоанн Грозный (СИ)

         Следствие по отравлению Марфы задевало Бомелия. Не хранил  ли он яды без  строгости. Выкрадены они. А то  вольно дал? Опасаясь ареста, голландец принес показать сумрачному Борису пергамент с прочерченными стрелами. Одна устремлена вверх, другая – строго вбок. На полях - комментарии на латыни: слова, цифры, расчеты. Молил  принять сие на сохранность, убеждая, что то открытие сугубое. Бомелий дал и копии для передачи иностранным  послам. Прозревая занесенный над головой меч, не рассчитывал сделать то лично.  Годунов  взял свиток, скрыто недоумевая. Не спятил ли ученый со страха придворной жизни? Что, окромя Божественного, способно выступить изобретением значительным?.. Опричники заглядывали в кельи Чудова монастыря, запираться строго было не велено, напоминали идти глядеть казнь. Годунов бояться привык, Бомелий же колебался: кем станет зрителем или соучастником на Болоте.

         Торговцы, зеваки, люди военные, их бабы и детишки охотно несли хворост к кострам с преступниками. Иноземцы слышали  неспешную московскую матерную брань, привычно почитая жителей  необразованной чернью, на которую сердиться невозможно. Подобные съедят Кука – мог ли сие предугадать провидец, знакомивший Иоанна с предсказаниями Нострадамуса,  назвавшего день разграбления Новгорода? Букашки, жалкие козявки, а над вами таракан, возомнивший себя правителем просвещенным,  плоть и кровь от вас. Русские, почему часть речи вы - имя прилагательное?  Не выходит ли, что название, утвердившееся после Нашествия, разделило татар на татар чистокровных и со славянами смешавшихся,  татар

русских

? Так оно и есть, уверялся Бомелий. Не европейцы, но полуевропейцы, азиаты-полтинники! Ждать милости от вас ниже чести. Вечный хвост цивилизованных народов, дожевывавший чужие достижения, донашивающий обноски. Что в Европе, то через десять лет у вас. Орел ваш жадно слышит звуки Амстердама и Лондона, уловляет  запахи посторонние. Смешные подражатели, какой язык станете изучать завтра, сторонясь отечественного?

         Мальчишки, грязно ругаясь, поминая недобрым словом мать свою, подошли к чернокнижнику, щипали его за ноги, тыкали палками. Он гнал их: не осужден! Миновала гроза, устоял в царской неустойчивой милости. Ветер гнал дым от костров в лицо голландца. Запахло обожженной кожей. Григорий Грязной на столбе плакал о низвергнутой судьбине, рвал сыромятные ремни  Князь же Гвоздев-Ростовский, посаженный задом на  кол, умирая в мучениях, благословлял Иоанна, замечаемого с сыновьями  на Кремлевской стене, мелко видимого: «Боже! Помилуй государя!..» Молил о пощаде в последнюю минуту.

         Хозяйственные мужички, пьяные, соображающие, гнали в дома к недопускаемым на казни супругам своих отпрысков - в разбойничестве соперников стягивать сапоги у полумертвых. Скидывали опорки, примеряли новинки, дармовщинкой обмениваясь. «Ублюдки достойных наций, вечные обезьяны, что с вас взять?», - думал кипевший злобой астролог.

         Опричники отовсюду зажигали хворост, дабы горело спорее. Малюта и Василий Григорьевич пинком подкидывали  ветви. Удавил  старший Грязной сочувствие к родне. Виновны – отвечай! Счастлив, что не всех взяли. Вон и Матвей там, в толпе за плечи спрятался. Гореть бы и ему,   надоумил Василий Григорьевич лобызать сапоги Иоанну Васильевичу.  Прощен Матвей без удаленья со службы,  с сугубейшим выговором.  Вместе с другими несет вязанки  ветвей. Обкладывает тщательно ноги ругающемуся дяде. Спешит с факелом зажечь  подставившего его человека. У самого была вина  по пьяной лавочке, не по трезвянке  честолюбия. Хоронит Матвей глаза. Тупятся в землю и остальные Грязные. Повязаны в роде. Пятеро грешили, как всем не знать? Отворачивается Василий Григорьевич от двоюродных  братьев Григориев Борисовичей и сына Меньшого - Никиты,  к столбам привязанным. Те проклинают. Три Григория свербят глазами брата Василия, Никита – возлюбленный княжны Марии Долгорукой лапает глазами купола  Вознесенского монастыря, не свершится ль чудо, не взлетит промеж крестов соколица попрощаться с опричным орлом. Плюнул, не попав, на усердствующего с хворостом вывернувшегося  Матвея. Известно: Годунов вытащил. О поры Борис нужных  не бросает. Не искалечены ноги Матвея испанским сапогом,  не вгонял ему крюки под ребра, не жарили в железной бочке, не закручивали на персях нагрудники с шипами, не сжимали до треска костей на темени обручем. В таких мучениях признаешься, что и покойная мать на метле летает!

         Молчановы и Ошанины хмуро тащат дрова к сродникам, подкладывают поленья потолще на дольшую муку. Слава Богу,  карающая царская десница их тоже миновала, а ведь всегда есть за что. Такова жизнь  служивая. Ввечеру поставят они в храме толстые свечи за упокой родни пред Господом, за собственное  благополучие – перед Богоматерью и Николой Угодником.