Столько раз приезжая и оставляя Москву, царь едва удивил народ и Думу, когда весной собрался вывезти из Кремля большую часть государственной казны. Не стремился ли он вырвать денежный клык из пасти притаившихся изменников? Пока у бояр есть деньги, нет ему покоя. Затравленные думцы позволяли себе лишь злым шепотом огрызаться на родовых сходках. Помимо Москвы, государственная казна была распределена в Кострому, и в Муром. Значительно денег лежало в Вологде, считавшейся городом наиудаленнейшим от южных и западных хищников. Теперь царь вообще лишал столицу средств. Былое неприятие перерастало в отвержение. Под каждой московской кровлей мерещились Иоанну оскорбительные изменнические толки, тлевший заговор. Все тут повязаны. В каждой приказной избе сидят
Брал в поход юную супругу с братьями, обоих сыновей, татарского перекреста царевича Михаила - сына или заложника покорности астраханского царя Кайбулы, союзников – молдавского воеводича Стефана и волошского Радула, любимцев – под охраной войска отборного. Оставлял сохранять Москву земскому войску. Мечта о переносе столицы в исток русской земли, в древний Холмград жгла обновленное сердце. Иоанн начинал новую жизнь. В Новгороде царь и получил известие, что бездетный Сигизмунд скончался, на смертном ложе дав вельможам удивительный совет предложить Ягеллонову корону российскому государю. Несогласный польский сейм рассматривал кандидатуры Эрнеста - сына немецкого императора Максимилиана, Генриха - герцога д’Анжу, брата французского короля Карла IX и сына честолюбивой Екатерины Медичи, короля шведского Иоанна (Юхана) III или сына его Сигизмунда, а также - князя Моденского Альфонса. Крепко задумался Иоанн. Тешил себя льстивой надеждой через избрание шляхтой собрать под единою корону рассеянные Нашествием славянские земли.
12
Битва при Молоди. Опричники были поставлены в середину русского войска. Их черные рясы, вытащенные наружу наперсные кресты, сдвинутые на затылки скуфейки, вороные кони должны были испугать крымчаков и турок, разогнать силою небесной, будто бы в них воплощенной. Государь оторвал от себя опричную тысячу, придав командующему - воеводе Воротынскому. Тот и поставил элиту в центр. Растянувшись, умножая видимостью количество, черная линия опричников казалась прогоркшим маслом, намазанным на белый с красными и серебряными прослойками пирог русского войска. Опричная конница вместе с стрельцами, или пищальниками, боярина Михаила Яковлевича Морозова составляла передовой полк, за ними раскинулся большой полк самого Воротынского, по правую руку от него – полк Федора Васильевича Шереметьева, по левую – Никиты Романовича Одоевского. Засадным полком давал приказ Иван Васильевич Шереметьев-Меньшой. Полку правой руки придали семь тысяч тяжело вооруженных перебранных после измены Таубе и Крузе иностранных наемников во главе с Юрием Францбеком. Иноземцы сидели с поднятыми на лбы забралами. Глаза и узкая полоска лба и щек - единственные телесные пятна в броне, покрывавшей от пят до маковки.
Единообразия в русском вооружении не существовало. Сабли, щиты, дротики, боевые топорики, кольчуги и зерцала разнились в зависимости от платежеспособности воина. Казна содержала наемников и стрельцов. Царь – опричнину. Конная знать снаряжалась на собственный счет, вооружая и крестьян с челядью. В серых армяках, без доспеха приведенное господами простонародье держало копья с редкими железными наконечниками, заостренное дреколье. Оно прикрывало фланги.
Матвей сидел на горячем свежем жеребце. Конь хрипел, закусывал удила, чуя впереди чужие вольные запахи. От татарской конницы несло незнаемыми южными цветами, сухой травою, пряностями. Раннее солнце слепило. Матвей прикрывал глаза козырьком, оглядывался на отца с дядьями. А в ушах звучали слова опричной клятвы, которую перед боем заставил повторить полк Малюта-Скуратов. Повторяя за ним, опричники поклялись на Евангелии умереть за государя. Походные попы обнесли целовать икону победы над Казанью. Умиленно рассчитывали заразиться успехом.