Ирина

Оказывается, после войны он много лет мотался по всему Союзу с серьезными инспекторскими полномочиями от министерства обороны, помогая выстраивать работу организации. Перечислить все города, в которых побывал, он при всем желании не смог бы, но самые интересные, конечно же, помнил: Норильск и Бухара, Магадан и Севастополь… Открыв рот, я слушала об особенностях этих городов и людей, проживающих там.

Время летело незаметно, и всё бы хорошо, но одно обстоятельство нервировало… В дорогу я взяла лучший свой халат, приобретенный еще в Питере, не подумав, что немного раздалась, а он распашной, с пояском, и, то и дело прикрывая оголяющиеся бедра, заметила, как Яков Моисеевич, демонстративно отворачиваясь, косится на туго обтянутую халатом попу.

Немного погодя он перестал отводить глаза, с иронией наблюдая за моими суетливыми действиями, и я не выдержала:

– Яков Моисеевич, извините, пожалуйста, но я случайно взяла не тот халат, и теперь хоть в простыни закутывайся.

Он засмеялся.

– Я думаю, Ирина Юрьевна, это сделано специально.

Увидев, что я совсем смутилась и в оправдание даже слов не нахожу, он успокоил:

– Нет, нет, не вами! Это там, наверху… Там знают, с каким удовольствием я смотрю на вас и как мало удовольствий мне осталось в жизни.

Я смотрела, не понимая – шутит он или серьезно.

А он грустно закончил:

– Так что не смущайтесь и чувствуйте себя свободно, если вам не трудно…

Он отвернулся, глядя в темное окно, и я поняла – это не просто слова, он говорил то, что думал. Напряженная тишина нарушалась только перестуком колес: «Так-так – вот так, так-так – вот так».

Каждый такт, разбивая напряжение, как бы позволял мне не обращать внимания на расходящиеся полы халата, и, доставая сумочку из шкафа над дверью, я уже не одергивала приподнявшийся подол. Яков Моисеевич довольно поглаживал усы и, когда я уселась, продолжил рассказ о Байкале. Увидев, что меня клонит ко сну, он встал.

– Укладывайтесь, завтра у нас трудный день, а я прогуляюсь до ресторана.

Я разобрала обе постели и, оставив включенным его ночник, нырнула в простыни.

…Поезд резко дернулся, я открыла глаза и лишь через несколько секунд поняла, где нахожусь.

Столик прикрывал мое лицо, но и лица Якова Моисеевича, читавшего книгу, не было видно. Заметив, что лежу полураскрытая, в задравшейся короткой маечке и трусиках, я сообразила, что он хорошо меня видит, и потянулась накрыться, но подумала: «…В такой духоте всё равно раскутаюсь», – устроилась поудобнее и заснула.

Несмотря на раннее прибытие, нас встретил водитель его сына, и через пятнадцать минут машина остановилась возле красивого здания, оказавшегося ведомственной гостиницей. Вежливый дежурный сверил мой паспорт с записью, выдал ключ от номера и карточку, объяснив, что по ней я могу бесплатно питаться в гостиничном ресторане. Яков Моисеевич предъявил удостоверение, при виде которого офицер почтительно склонил голову. Девушка, сидевшая за столиком в холле третьего этажа, провела нас до номера и, распахнув дверь, пожелала приятного отдыха.

Я знала, что Яков Моисеевич собирается остановиться у сына, но слегка заволновалась… Он понял щекотливость ситуации, предупредил, что в десять тридцать будет ждать в вестибюле, и быстро вышел.

Оставшись одна, я обследовала полулюкс, приняла душ и привела в порядок деловой костюм, помянув добрым словом Эллу, когда-то навязавшую мне его. Коричневато-серый, с золотистыми нитями отделки, он сидел чуть тесновато, но, покрутившись перед зеркалом, я пришла к выводу, что в этом есть свой шарм…

* * *

После нескольких часов, проведенных в министерстве, я была порядком измотана, а Яков Моисеевич выглядел по-прежнему бодрым и подтянутым, но по тому, с каким облегчением он откинулся в машине на спинку сиденья, стало понятно, что и он устал.

– Ну что, Ирина Юрьевна, впечатление вы произвели хорошее, и вопрос решен. Поздравляю! Завтра, также к одиннадцати, ненадолго заедем сюда за документами, а сейчас я отвезу вас в гостиницу и предоставлю самой себе. Думаю, скучать не будете – в «Театре на Таганке» на ваше имя забронирован билет, начало спектакля в девятнадцать часов. Сожалею, что не могу пойти с вами.

Мы подъехали к гостинице, и, прощаясь, он церемонно поцеловал мне руку.

– До завтра.

Отдохнув, я отправилась в театр, а поздним вечером, полная впечатлений от спектакля, размечталась на белоснежных простынях: «Неплохо, если бы сейчас кто-то был рядом со мною…». Но лица этого «кого-то» не смогла себе представить.

На следующий день в министерстве мы провели около часа, и при выходе Яков Моисеевич спросил:

– Вас подвезти?

– Нет, я пройдусь по магазинам.

Он шутливо съежился.

– Какой ужас! Хорошо, что я избавлен от этой участи. Не потеряйтесь там – поезд ждать не будет. В девятнадцать часов я заеду за вами.

Из-за количества коробок с покупками мне пришлось два раза возвращаться в гостиницу, и, устав от бесконечных очередей, я с грустью вспомнила, как при нашем с Эллой появлении в магазине сразу находился продавец, который занимался только нами.

В девятнадцать часов в дверь номера постучали, на пороге стоял молодой человек.