Иррациональное в русской культуре. Сборник статей

Отдавая должное Фрейду за его идеи о психогенезе творческого самовыражения, Розенталь в то же время критиковала его «психосексуальный монизм», то есть теорию о чисто сексуальных истоках креативности, в то время вызывавшую возражения со стороны многих критиков Фрейда. Однако, отвергая мнение Фрейда о сексуальном происхождении искусства, Розенталь соглашалась с его психоаналитической концепцией творческого самовыражения как психического процесса, имманентно коренящегося в бессознательном. Согласно ее точке зрения, источником творческого самовыражения служит недовольство художника реальностью, вызывающее страдания. Исходя из этого предположения, Розенталь выдвинула свою собственную идею о терапевтическом эффекте творческого самовыражения как способа избежать страданий: «Неудовлетворенность художника действительностью, желание уйти от страданий, ею причиняемых, мир, подвластный лишь велениям собственной творческой фантазии, объявляются главным импульсом художественной творческой деятельности»[252]

. С тем чтобы избавиться от мучений и прийти к просветлению, художник «проециру[ет]

в создаваемые образы части своей личности»[253]

. Интересно, что Розенталь использует здесь такое ключевое понятие психоанализа, как «проекция», сперва предложенное в контексте паранойи и относящееся к механизму самозащиты, когда субъект проецирует во внешний мир те чувства или желания, которые отвергает или в которых не желает признаваться, благодаря чему получает возможность избежать этих отвергнутых чувств и тем самым защитить себя[254]

. Применяя идею о проекции нежелательных чувств к творческому процессу, Розенталь по сути заменяет сексуальный инстинкт, о котором говорит Фрейд, страданием как главным стимулом творческого самовыражения. В такой интерпретации страдание перестает быть деструктивной силой и способно пробуждать креативность. «Страдание» и «творчество» оказываются взаимно переплетены и взаимозависимы, в конечном счете включая в душе художника процесс излечения.

Роман Достоевского «Двойник» (1846) был выбран Розенталь с целью показать, как работает психологический механизм проекции с участием одолеваемого шизофренией чиновника Голядкина и его двойника. Критика того времени полагала, что тема безумия лишена художественной ценности; так, знаменитый критик В.Г. Белинский полагал, что таким как душевнобольной Голядкин место «только в домах умалишенных, а не в литературе»[255]. Розенталь разделяет этот отрицательный эстетический вердикт, но тем не менее находит роман поучительным с психологической точки зрения. По мнению Розенталь, Достоевский в 1846 году проницательно изобразил то, что психиатрия описала лишь намного позже, в 1890-е годы, когда Фрейд, Блейлер и Юнг начали знакомить общественность со своими идеями о психологических механизмах вытеснения чувств в сферу бессознательного и о проекции эмоций: «Разителен, однако, тот факт, что в „Двойнике“ Достоевский в художественной форме изобразил то, что лишь современная психологическая школа в психиатрии (Freud, Bleuler, Jung) установила научным наблюдением: содержание галлюцинаций нередко является выражением вытесненных в бессознательную сферу комплексов сильно окрашенных чувством представлений больного, несовместимых с комплексом личности и проецируемых во внешний мир»[256]. Галлюцинации Голядкина, в которых ему является его враг-двойник, могут быть объяснены именно этими незадолго до того открытыми психологическими механизмами подавления неприятных чувств и их проекции во внешний мир. Таким образом, Розенталь считает, что Достоевский в этом романе предвосхищает некоторые идеи психоанализа. Соответственно, «Двойник» представляет собой поразительно точное литературное описание паранойи и психологического механизма проекции, ведущего к экзистенциальной гибели Голядкина.