Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Девушка из глухой советской провинции, приехавшая учиться в Москву, получает письмо от великого композитора, в котором вместо предисловия сообщается, что он, Дунаевский, получает очень много писем. В вашем письме, отмечает он, «многое сверкает радостью и полнокровием нового, нынешнего», и «оттого оно мне дорого и приятно». Чтобы не вскружить голову корреспондентке, Дунаевский добавляет строгости: «Впрочем, это предварительное (хорошее) впечатление, которое Вы в дальнейшем еще должны подкрепить». Ему нужны были любовь и понимание того народа, для которого он творил. Если его любят, значит, он правильно действует и его музыка не может быть плоха. В первом письме Людмиле Головиной композитор пишет: «Для того, чтобы я был правильно и исчерпывающе понят, надо много говорить о себе. Получилось бы длиннющее письмо, которое могло бы вас утомить, а меня отвлекло надолго от уймы дел, которые сейчас стараюсь закончить перед отъездом. Поэтому длинный разговор отложим до „другого раза“. Вы в этом „другом разе“ уже не смеете сомневаться».

К этому времени семейное счастье, казавшееся незыблемым, медленно, но верно начало разрушаться. Да и жизнь юной студентки тоже была далеко не безоблачной. Жертвами репрессий стали ее отец и дядя — пролетарский поэт Василий Князев.

Именно в период начала переписки с Людочкой Головиной Исаак Осипович пытается в очередной раз определить свое место в советской иерархии.

Жизнь в сталинском муравейнике подобна тяжелому труду. Чтобы творить, нужно чувство самоудовлетворения. Как только это чувство покидало композитора, он садился за очередное письмо милой советской девушке. Нужно было срочно посмотреть на себя глазами рядового жителя сталинского муравейника. Действительно ли он, Дунаевский, чего-то достиг? Можно ли в этом черпать силу?

В 1937 году он демонстрирует неожиданную усталость. В письме «комсомольской богине» композитор пишет, что уже прожил жизнь, в которой не может не видеть хорошего содержания. Но на первое место ставит все же ее «интенсивность». В свои 37 лет, из мужского кокетства, он уже причисляет себя к людям среднего поколения, но тут же оговаривается, что понятие «старшего поколения» подходит к нему больше.

Время ощущается им подсознательно, и беспокойство проявляется в невинных фразах. Дунаевский боится, что его письма кто-то перлюстрирует. «В письмах скрещиваются самые разнообразные струи, мысли, желания. Многое в них покрыто пылью и плесенью старого». Что понимается под словом «старое»? Судя по письмам «смеющейся Людмиле», Дунаевский размышлял об очень серьезных вещах, которые происходили в стране, умело скрывая их за обобщенными понятиями.

Переписка с Людочкой Райнль продолжалась до 1941 года. После войны она возобновилась.

Письма приходилось писать разные. Когда Дунаевский был руководителем Ленинградского театра миниатюр (бывшего мюзик-холла), ему предложили возглавить один из флотских ансамблей Кронштадта. Предложение поступило в письменной форме от полкового комиссара товарища Соколова. Не отвечать было нельзя. Комиссар мог написать в Союз композиторов, пожаловаться на Дунаевского, то есть спровоцировать кампанию.

Дунаевский был далек от мысли, что он защищен любовью власти. С одной стороны, письмо Соколова порадовало, с другой — заставило поморщиться. Комиссар думал, что талант Дунаевского можно сузить до размера флотского ансамбля.

Исаак Осипович, как всегда ночью, написал письмо полковому комиссару, подбирая самые учтивые выражения. «Единственная форма моего участия, которую я себе мыслю, может заключаться в том, что я с большим удовольствием приму на себя консультацию по тем вопросам, какие коллектив найдет нужным передо мной поставить». Можно было защититься от назойливого комиссара положением руководителя Театра миниатюр. Дунаевский предложил комиссару вести переписку через театр. По крайней мере, его секретарша возьмет на себя роль буфера, и все получится максимально корректно. Защищаться приходилось все время.

Враги не дремали. Трудно представить, чтобы такой обласканный, заслуженный композитор, как Дунаевский, не имел врагов. Они были. В чисто творческом плане Исааку Осиповичу приходилось даже пробивать дорогу своим произведениям. Недруги говорили, что нет такой редакции или средства информации, где бы не звучала музыка Дунаевского или не говорили о ней. Злые языки ставили ему в вину, что композитор заботится о том, чтобы его произведения транслировались по радио и чтобы их издавало абсурдное учреждение с названием «Пласттрест», что в годы фразеологических экспериментов расшифровывали как «Пластилиновый трест».