Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

…Прошел месяц. 26 июня, накануне выборов, Дунаевский выступил на предвыборном собрании избирателей. Суть его выступления свелась к одному: радостно жить и творить в Советской стране. Его речь была тут же перепечатана в газете «Советское искусство».

В газете «Ленинское слово» от 15 июня 1938 года напечатали стихи самодеятельного поэта, рабочего кирпичного завода Михаила Лихачева:

Все голоса отдадим за певца,

За это поющее сердце народа.

Дунаевский, который продолжал наведываться в совхоз «Бугры», с некоторым смущением замечал, как изменяется поселок. На стенах домов появились портреты композитора. В сельпо вместе с крупой и мукой продавали его пластинки. В районной газете напечатали тексты его песен. Маленькая районная газета «Большевистское слово», выходившая во Всеволожском, напечатала статью Дунаевского «Я выполню свой долг». Пионеры оформляли избирательные участки портретами и плакатами с изображением героев фильма Дунаевского. По местному радио передавали его музыку.

Дунаевский и изобретение Попова — особый феномен. Если бы не радио, композитора бы никто не знал. Зрителям было все равно, кто написал музыку к фильму, главное, чтобы она была хорошая. К актерам такого равнодушного отношения нет. Там, где царствуют одни звуки, там не за что уцепиться глазу. Главным поневоле остается автор музыки.

Радио и патефоны — вот два прибежища, где композитор может чувствовать себя в безопасности. На комедии Александрова публика валом валит, а запоминают одну Орлову. Александрову не так обидно — он ее муж. Поэтому для композитора главное радио да патефоны.

На радио примерно половина транслируемой музыки принадлежит ему, Дунаевскому. Это не может не вызывать чувства законной гордости. В селах надо заботиться прежде всего о радио, об электричестве.

27 июня состоялись выборы. Ночью Дунаевскому позвонили домой из избирательного участка и сообщили, что его выбрали единогласно.

Да, Дунаевский стал образцом настоящего советского художника. Ни один другой композитор так не прославлял эпоху, как это делал он. 28 июня в совхозе «Бугры» должна была состояться торжественная церемония вручения удостоверения депутата. Один из биографов Исаака Осиповича пишет, что сразу после вручения все, зная характер и темперамент Дунаевского, хотели поехать отмечать событие в ресторан. Но Исаак Осипович отказался на том основании, что ему надо сочинять музыку, и удалился, позвав с собой песенника Чуркина. Так создавалась легенда о гении, который работает для народа даже в свой день рождения.

Судя по датам, Дунаевский действительно в это время и за одну ночь сочинил «Марш физкультурников» для двухголосного хора и солиста в сопровождении фортепиано. Заперся в кабинете вместе с поэтом, и к утру марш был готов.

Марш — это главное, что поднимает в бой. В 1938 году в своих ночных письмах Дунаевский складывал теорию маршей. По сути, он писал сам себе, хотя надписывал их именами девушек-поклонниц, пишущих ему письма.

Начиная с середины 1930-х годов Дунаевский сочинит очень большое число маршей. И выскажет много соображений на тему массового энтузиазма. «Разве я выдумал бодрость, эту силу, эту радость? Ведь я ее вижу вокруг, вижу на лицах нашей чудесной детворы».

Возможно, что внутренне он все же испытывал сомнения по поводу правильности тотального энтузиазма, которым жила страна. Они прорывались в его разговорах с ночными корреспондентами. Чтобы высвободить из темницы подсознания энергию энтузиазма, требовались новая идеология, новые мифы и легенды. В музыке — марш и вальс. Два жанра, наиболее удающиеся Дунаевскому.

Марш — это лучшее, что может испытать мужчина, когда находится в компании других мужчин. Вальс — это лучшее, что может испытать мужчина, находясь вдвоем с женщиной.

Квинтэссенцию энтузиазма, почти алхимическую категорию, искали, как некогда пытались найти философский камень. Создали символы и ритуалы, устраивали трепанацию коллективного бессознательного, чтобы найти способы черпать колоссальную энергию народа. Одним из таких способов был марш. Символ бескорыстного самоиздевательства. Музыка, под которую можно погибнуть за Родину.

Для любого другого композитора такой творческий марафон оказался бы невозможен. Но Дунаевский словно стал духом первых пятилеток. За ним по пятам шла слава человека, за которого работает кто-то другой. Это была не дурная слава. Это была метафизическая слава композитора, который подчинил себе духов энтузиазма. В Союзе композиторов шутили, что можно было вечером попросить Дунаевского срочно сочинить песню к «датскому» событию, получить его согласие и пойти спать. На следующее утро за роялем будет сидеть Дунаевский с готовым клавиром.

Героический миф, который об Исааке Осиповиче складывался, влиял на его чисто физические возможности, делая их мифическими. Дунаевский оказался единственным из гениев новой страны, кто стопроцентно вписывался в миф о новом советском герое. Его заговаривали, его вызывали на бесчисленные слеты и съезды, и везде звучала его музыка.