Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Ему помогали те, кто любил его просто бескорыстно. Помогала Зинаида Сергеевна. Жена заботилась о том, чтобы он был одет, как надо, и следила за тем, чтобы на лице у него вместо знаменитой «бетховенской хмури» сияла не менее знаменитая теперь улыбка Дунаевского. Счастье — это когда Зинаида Сергеевна касалась губами его щеки в ту минуту, когда он погружался наконец в сон. Зинаида Сергеевна была верным и преданным интерпретатором жизни Дунаевского.

Композитор жил счастливо. Исаак Осипович так думал в редкие минуты самоудовлетворения. Он вспоминал свою жизнь как сплошную череду громких успехов, начиная с выхода «Веселых ребят». Дунаевский никогда не задумывался над тем, как стал самым знаменитым советским композитором. Ни Блантер, ни семь братьев Покрасс не поднялись на такую вершину. Дело даже не в вершине. Просто эти люди не смогли услышать то, что услышал Дунаевский. Впрочем, даже не обсуждалось, откуда брались мелодии Дунаевского. Надо было бы копать слишком глубоко. Слишком. До самой бездны. До его жизни в Лохвице. До его взаимоотношений с женщинами, до хасидских ритуальных песен. До кадиша.

Его песни пели лучшие эстрадные певцы: Клавдия Шульженко, Светлана Преображенская, Тамара Церетели. Он мог дружить с самыми интересными людьми своего времени. Но, несмотря на это, его практически никогда не называли гением.

Он сознавал свое везение, понимал, что по сравнению с каким-нибудь простым аккомпаниатором в ленинградском саду отдыха ему очень повезло. Он не упивался этим, как, например, Иван Дзержинский, автор знаменитой советской оперы. Дзержинский в любой компании сидел развалясь, веером распластав на животе толстые, короткие пальцы, как карикатура на Ллойд Джорджа.

Дунаевский не принадлежал к тем, кто живет в свое удовольствие, и недосуг ему было подсчитывать, воздают ли ему должное. Но в глубине души он переживал, если видел, что его работу замалчивают. Все в нем протестовало против того, когда за «Веселых ребят», «Цирк», «Волгу-Волгу» вдруг награждали его товарищей: Григория Александрова, Любовь Орлову, а о нем забывали.

Только внешне он принадлежал к числу избранных и плыл по жизни, точно белая яхта, украшенная праздничными флагами.

К концу тяжелого 1938 года его наконец прорвало. За завтраком он, сверкая глазами от радости, сообщил Бобочке, что будет звонить Самосуду — предлагать оперу.

Самуила Самосуда Дунаевский хорошо знал. Остроумный, напористый, картавый человек. И циничный. Очень циничный. Талантливый дирижер, худрук Большого театра. Очень любит езду на своей машине, точнее, езду пассажиром — у него и свой, и служебный шоферы. Однажды забыл, что его ждет машина, и задержался в гостях до трех часов ночи. Самосуд умеет подладиться под любого человека. Автору-текстовику говорит: «В опере важна не музыка, а идея текста». А автору-композитору: «Что бы ни написал беллетрист, слушать будут только мелодию». Таким образом, каждый думает, что он главный.

Дунаевский предложил себя в качестве оперного композитора. Самосуд сначала не поверил, а потом засомневался. Все-таки у Дунаевского другая слава, и вдруг в Большом его музыка! Самосуд дружил с Дмитрием Кабалевским. Чуть что не так, он бросался к Кабалевскому с криком: «Нет музыки, сочини что-нибудь!» Исаак Осипович слышал, будто худрук коварен, не погнушается сделать пакость ради собственных замыслов, и не верил этому.

Дунаевский жил в Питере, а худрук Большого находился в Москве. Они встречались, естественно, на всяких композиторских форумах, но по делу. Что думал каждый из них друг про друга, оставалось тайной.

Дунаевский договорился с Самосудом об опере. Композитор предлагал что-нибудь остроумное по сюжету, игровое. Самосуд думал долго. Решение пришло неожиданно. Выбор гривуазного Ги де Мопассана всех устроил. У Мопассана была новелла «Мадемуазель Фифи». Аксессуары как будто специально прописаны для театральной инсценировки. Канкан, девочки, и при этом вполне пролетарский сюжет: борьба французов за независимость от немцев. По стилю «Фифи» — это Франция, атмосфера легкая. В музыке немного Бизе, немного Брамса. Автором либретто худрук предложил Михаила Булгакова.

С Самосудом Исаак Осипович договорился, что тот сам позвонит Михаилу Афанасьевичу и все ему скажет. Навязываться такому знаменитому писателю Дунаевский без звонка, без приглашения не хотел.

Хотя в глубине души относительно Булгакова сомневался. Дунаевскому был нужен более простой автор. Без затей. Он хотел больше юмора, а Булгаков все-таки очень серьезен. Может быть, стоило прислушаться к интуиции?

22 сентября 1938 года Самосуд позвонил на квартиру Булгакову и предложил ему сюжет Мопассана, добавив, что музыку к нему должен писать Дунаевский. Худрук подчеркивал — главное, интересная фабула. Булгаков загорелся. В тот же вечер отправился в библиотеку. Получил все необходимые материалы по истории Германии и Франции. Решил сразу засесть за работу.