Семен Иосифович был весьма музыкально одаренным человеком. Сочинял музыку. У его хора существовало несколько визитных песен, конечно, песни Исаака Дунаевского, например, «Скворцы прилетели» и др. Многие воспитанники до сих пор вспоминают «дядю Сеню», который на этом посту получил звание заслуженного деятеля искусств.
Жил дядя Сеня на Спиридоновке, в районе станции метро «Маяковская», вместе со своей женой Лидией Алексеевной и Адой, приемной дочерью. Лидия Алексеевна страдала тяжелой психической болезнью — с припадками, во время которых она становилась буйной. В такие минуты ее боялись все, включая дядю Сеню. Когда они уже будут жить в эвакуации, в Новосибирске, Евгений Исаакович увидит, как в буйстве Лидия Алексеевна с ножом гонялась по комнате за дядей Сеней, а тот, прикрываясь подушкой, от нее убегал. Мама и бабушка Гени, испуганные, не смея шелохнуться, смотрели на дикую сцену, которая спустя годы превратилась в какой-то набор смешных движений, хлюпающих звуков и несвязных криков. Когда Лидия Алексеевна после войны умерла, дядя Сеня женился на девушке Лоре, дочери генерал-полковника, очень умной и толковой девушке со знанием языка, которая жила в доме на Гоголевском бульваре, в одном подъезде с матерью братьев Дунаевских — Розалией Исааковной.
Через неделю дядя Сеня забрал Геню с мамой к себе в дом. В Москве надолго прописались сирены. Жуткие и громкие. И неприятный хруст огромных, видимо из асбеста, рукавиц, которыми взрослые хватали зажигалки и бросали в ящики с песком. Это были звуки взрослого мира. По радио беспрестанно передавали правила гражданской обороны. Существовал приказ Сталина — во что бы то ни стало сохранить Москву, создать отряды гражданской обороны. На каждой крыше каждую ночь дежурили взрослые, по нескольку человек, тушили зажигалки, которые пробивали крыши и падали на чердаки. В небе терлись об облака аэростаты.
Несколько раз на Спиридоновку приезжал Милет, рассказывал, что творится на даче, спрашивал, что делать. Исаак Осипович распорядился в его отсутствие по всем хозяйственным вопросам касательно дачи советоваться с Саженовым — прорабом, который дачу строил.
Железнодорожники для спасения своих жен и детей нашли один состав среди сотен других, загруженных продовольствием, техникой, медикаментами: на нужды фронта, тыла, севера, запада, востока. Все было подготовлено. Существовал секретный приказ Сталина эвакуировать в первую очередь спецов, остальных можно было оставлять на произвол судьбы.
Исхитрившись, железнодорожники собрали состав через две недели и объявили об эвакуации жен и детей своих сотрудников. Исаак Осипович несколько раз телеграфировал дядя Сене, чтобы он позаботился о Зинаиде Сергеевне с сыном. В Комитете Обороны решили, что женщин и детей железнодорожников сначала эвакуируют в дом отдыха на Клязьме под Пенкино по маршруту Москва — Горький. Дядя Сеня объявил, что он едет с Лидией Алексеевной — своей женой, Розалией Исааковной — мамой, женой брата — Зинаидой Сергеевной и племянником Геней.
Платья Зинаиды Ивановны, теплая одежда Генички, вещи дяди Семы, его жены, Розалии Исааковны были уложены. Три семьи готовились к отъезду, как к побегу.
Начальником поезда был назначен товарищ Кабанов. Дядя Сеня как художественный руководитель детского коллектива был кем-то вроде его заместителя. Всех собрали на Басманной улице, погрузили в транспорт и отправили на вокзал. Там уже ждали специально приготовленные, вымытые, выскобленные, пахнущие хлоркой, тихие товарные вагоны. Они подчинялись лишь хлопанью дверей, как основной мелодии и аккомпанементу лопающейся свежей масляной краски. Среди всех равных есть более равные. Геню с мамой разместили в теплушке. А руководство состава поехало в настоящих пассажирских вагонах.
Протяжный вой раненого металлического зверя. Тяжелая отдышка, и, выплевывая пар, состав медленно зачухал прочь от Москвы. Через несколько дней оказались в Пенкине. Беженцев разместили в доме отдыха, возле моста через Клязьму. Этот мост был оборонным объектом, о котором немцы просто-напросто забыли. Или не знали. Узкий деревянный мостишко через Клязьму был единственной транспортной магистралью по маршруту Москва — Горький, через который возможна была связь с Москвой. Мир жил под своеобразный маршевый ритм на две четверти: утром подъем, вечером отбой. И под постоянный аккомпанемент — гул на дороге, ведущей на восток.