Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Главным информатором о положении дел на фронте для обитателей Пенкинского дома отдыха был мост через Клязьму. Где-то на третий день пребывания в доме отдыха его обитатели сообразили, что их мост на самом деле доносчик и диверсант эпохи. Чем хуже становилось положение Красной армии, тем больше машин — гужевого транспорта, военной техники — устремлялось с запада на восток через этот самый мостишко. Если бы эту зашифрованную информацию понимали все обитатели дома отдыха, паника была бы несусветная. По мере того как с запада все слышнее становились звуки таинственного и грозного оркестра, мост все более перегружался беженцами, автомобилями, грузовиками, телегами. Разноголосый гул хорошо слышали в Пенкинском доме отдыха. Гудение автомобильных клаксонов и скрип тележных колес образовали яркий джазовый дуэт, подхалимски вторивший страшному оркестру, приближавшемуся с запада. Стратегический мост через Клязьму представлял собой жалкое зрелище. Скрипливый, как дыхание астматика.

Первая бомбежка в жизни Евгения Исааковича была связана с этим мостом. Самолеты появились, как наказание, как птицы ада. Женя запомнил желтое брюхо и черные кресты. Почему-то не стали бомбить мост, а бомбили соседнюю станцию. Потом самолеты покачали крыльями, как будто говорили «до свидания», и улетели. Достаточно было хоть одного прямого попадания, чтобы сообщение между Москвой и Горьким прервалось. В Пенкине стало небезопасно. Пришел приказ ехать дальше на восток, к Новосибирску. Снова всех погрузили в теплушки — это уже была осень. Слава богу, что Зинаида Сергеевна припасла теплую одежду для Генички.

* * *

…Параллельно событиям в Пенкине развивалась драматическая жизнь Исаака Осиповича в Москве. Довольно быстро Первопрестольная из цветущей столицы превратилась в прифронтовой город. Подмосковье стало приграничной зоной. На даче у Дунаевского были расквартированы солдатские части. В их знаменитом недостроенном доме поселились какие-то летчики. В саду стояли пушки. В соседней деревне Перхушкино расположился штаб Западного фронта — ставка генерала Жукова. На все пришлось махнуть рукой.

Сам Исаак Осипович перебрался жить в гостиницу «Москва», в тот же трехкомнатный номер с роялем. Композитор еще пробовал как-то дирижировать дачной жизнью, пытаясь сохранить видимость порядка. Но вскоре понял, что это абсолютно бесполезно. Большую часть живности — знаменитых индюшек Зинаиды Сергеевны — пришлось ликвидировать. Для них не хватало корма. Хлеб снова стали отпускать по карточкам. Исаак Осипович пробовал покупать хлеб для скотинки в магазинах «Люкс», но быстро выяснил, что это безумно дорого.

Зато, когда мог, высылал с оказией в Пенкино жене и сыну вкусные посылочки типа набора «свежая газета», шоколад и коробку конфет, купленную еще до поднятия цен. В письмах того времени Дунаевский беспокоится по поводу множества вещей. Кто-то сказал ему, что Пенкино считается малярийной местностью. Этого было довольно, чтобы он забросал Бобочку тревожными письмами и советами, как уберечься от малярии. Когда ему сказали, что всех «железников» эвакуируют из Пенкина подальше, он даже успокоился. По крайней мере бомбежки не будет, а осенью комариная опасность исчезает.

* * *

…С ним самим в это время происходили вещи довольно загадочные. Власть имела на него какие-то далекоидущие виды. За разговорами об обласканном артисте маячила фигура того, от кого эта ласка исходила. Фигура Сталина. Сталин лично решал, что делать с отдельными художниками и композиторами. В начале войны композитору сообщили, чтобы он ждал особого решения своей участи.

Ожидание своей участи сопровождалось тяжелой депрессией. Он думал, что вся страна погрузилась в депрессию. Власть испугалась, что идеологический пузырь, который она с таким трудом надувала, лопнет, а вместе с ним лопнут барабанные перепонки у тех, кто все эти бредни слушал, и послушная скотинка станет глуха к лозунгам.

Перед Исааком Осиповичем стояла дилемма. Он мог остаться в Москве — предлагали работу в Кинокомитете редактором или на радио — либо остаться во главе ансамбля железнодорожников. Он остался с ансамблем. В этом были свои преимущества. Железнодорожники обещали помочь вывезти оставшиеся в Ленинграде вещи.

Вначале Исаак Осипович еще пытался ездить с друзьями во Внуково. Но это было довольно грустное зрелище, и вскоре желание пропало само собой. А потом, когда совсем перебрался в Москву, главной заботой на время стала переписка с Милетом и сочинение стратегических советов о том, как уберечь дачу. Несчастий накопилось довольно много: «и в городе, и за городом», — писал Исаак Осипович. Пострадало много пригородов. Элитный дачный поселок чудом сохранился. Свой собственный дом в письмах Дунаевский называет не иначе как «наша палатка».