Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Для контроля над репертуаром создали художественно-политический совет. В худсовет нового театра с решающим правом голоса пригласили Леонида Утесова. Его путь к тому времени представлялся стороннему наблюдателю чрезвычайно извилистым и тернистым, несмотря на славу. Он мог петь в оперетте и делал это неплохо — но не стал. Был неплохим хоровым дирижером — и не смог. Слишком любил джаз. Все, что было устаревшим, казалось ему скучным и неинтересным, как разговоры о длине юбок. В конце 1920-х годов, когда лозунг о всеобщей коллективизации уступил место лозунгу «Кадры решают все», Утесов становится одним из нужных и необходимых советской эстраде кадров.

Исаак Дунаевский писал, что «театр возник при почти полном отсутствии репертуара для такого театра, а вследствие позднего времени организации не могли привлечь достаточно квалифицированных актерских и режиссерских кадров. Нужно было все начинать заново, объединять вокруг театра драматургические силы, которые по прежней своей работе зарекомендовали себя как мастера малых драматических форм. Нужно было вообще заново пересмотреть позиции театра, который принципиально должен был отличаться от дореволюционного. Наконец, вследствие новизны дела театр должен был научиться серьезно изучать зрителя, определять его вкусовые ощущения и правильное репертуарное направление».

Идеологическая машина только еще настраивалась: не всем событиям могли придать нужную характеристику. Например, осенью 1927 года шахматный матч между Александром Алехиным и Раулем Капабланкой, закончившийся победой Алехина, прошел почти без идеологической обработки.

Из Ленинграда могла получиться «теплица джаза». В разгар пролетарских чисток и сбора взносов в общество молодых авиаторов Осоавиахима[20]

, роста ассоциаций пролетарских писателей, музыкантов, художников и создания уникального социалистического «новояза» Утесов нашел необходимую ему атмосферу, в которой могли прижиться его мечты о новой советской музыке. И помочь в этом ему мог только Дунаевский. Он был из среды создателей новых мифов.

Леонид Утесов интуитивно понимал, «чтобы дать джазу прописку, надо „поженить его на советских правилах“». «Западные джазы у нас не очень прививаются», — говорил Утесов Дунаевскому как более опытный в общении с власть имущими. Многие белые люди в душе оказались неграми. Можно сослаться на закон живописи, чтобы объяснить неприязнь большевиков к джазу. Черный цвет плохо смешивается с красным. Тем не менее музыканты из числа наиболее преданных этой новейшей музыкальной гармонии тихонько «лабали», «диссонировали», «скрипели» новой гармонией по ресторанчикам и полуподвальным кафе, каким-то образом сохранившимся со времен расцвета нэпа.

Утесов с присущей ему энергией и уверенностью неофита принялся за организацию первого в Ленинграде джазового коллектива. Джаз был его «станцией». Ехать дальше ему не хотелось. «Пора было слезать и распаковывать чемоданы», — как тогда говорили люди с одесским чувством трагического. «Если вы хотите, чтобы джаз не пошел на самотек, уступите ему дорогу», — шутил Утесов, чувствуя, что старый Питер на короткий миг становится филиалом Одессы. Даниил Грач, который получил разрешение от Ленсовета создать в Ленинграде «смешной театр», был человеком расторопным, понимающим, чего «хочут» художники.

Он распустил среди актеров слух, что в новом театре будут очень много платить. Одними из первых на эту удочку попались молодые артисты, но в проекции — уже народные: Николай Черкасов и Борис Чирков.

Сам Утесов рассчитывал на свою популярность и приятельские отношения со многими видными функционерами, например, с тем же товарищем Керженцевым. Он говорил афоризмами, предлагая разные пути проталкивания джаза: «Чтобы джаз был у нас, его нужно повернуть в нужном направлении. Есть только одно направление, которое всем нравится, — это когда вкусно». То, что в среде умных людей называлось «синтезом», Утесов называл «винегретом».

Пожалуй, никто из этих милых и самоотверженных людей в то время не знал, что стояло за таким новым понятием, как «советский смех», одним из создателей которого стал Исаак Дунаевский. Смех «создавали» интуитивно, пользуясь общими кухнями, коммунальными условиями — как дрожжами, на которых вырастают смешные истории. И при этом хотели, чтобы на продукции красовался значок: сделано в СССР. Джаз должен стать советским, не важно, что такого еще не было. В конце концов опера тоже сначала была только итальянской, пока ее не растащили по всей Европе.

Начиналось все полусерьезно. Утесову требовались единомышленники, с которыми можно было залезать на музыкальный бронепоезд и лететь вперед без остановки. Хорошо бы собрать таких, которые уже интуитивно чувствовали джазовую гармонию. К тому времени выбор таких музыкантов был чрезвычайно ограничен. Официально в Москве джазом занимался Александр Цфасман с командой, в Ленинграде — Леонид Утесов без команды.