Иша Упанишада

Более того, если мои инстинкты далеки от респектабельности, но у меня есть возможность безнаказанно проявлять их, то чего ради я буду сдерживаться? Что мне мешает? Если я могу быстро нажить огромное состояние при помощи одного из безопасных способов жульничества, картежной игрой, спекуляцией, безжалостными методами американского капиталиста – что может остановить меня? Обвинение в антисоциальном поведении – но это не пугает эгоиста с сильным характером, он хорошо знает, что может заглушить общественный ропот золотым дождем. В век утилитаризма нравственность для витального, чувственного человека становится простым страхом социальной или правовой кары, но сильные люди не боятся; да и утилитаристское общество не слишком осуждает их – разве что они своими действиями потрясут социальные основы, – ибо они не преступают границ дозволенного, не возмущают глубоко укоренившиеся чувства: утилитаризм подчеркнуто отделяет себя от чувств, а взамен уничтоженных им религиозных и традиционных запретов применяет только силу и страх. Таким людям бессмысленно объяснять, что доброе нравственное поведение и альтруизм дадут им более глубокое и истинное удовлетворение, чем их нынешнее эгоистическое и антисоциальное продвижение. Где доказательство или хотя бы философское обоснование правоты того, что утверждают эти философы? В их собственном опыте? Он неубедителен для среднего чувственного человека; его глубочайшее наслаждение обязательно носит витальный и чувственный характер; этот опыт убедителен лишь для выступающих с такими утверждениями, для интеллектуальных «я», воспитанных на этических пережитках мертвого христианства. Чтобы чувственный человек согласился с их правотой, он должен перестать быть чувственным, должен пройти через процесс духовного возрождения, для чего утилитаристская философия не в состоянии дать ему ни ключа, ни даже мотивации. Ибо в устах утилитариста это утверждение глубокого и истинного блаженства есть знание, полученное из вторых рук, не то, что он сам добыл, а часть запаса этических монет из разграбленных рационалистами сундуков христианства, которым европейская цивилизация перебивается в настоящее время. С ужасом думаешь о том дне, когда этот запас истощится – уже сейчас заметны признаки возрастающей моральной вульгарности, грубости, чуть ли не дикости европейского ума, которые, если они будут усиливаться, если откровенный культ грубой силы и неразборчивой мощи, господствующий в политике и коммерции, заразит (что неизбежно произойдет в конце концов) скрытое в глубине сердце общества, могут привести к такой оргии витальных и чувственных импульсов, какой не видел мир с наихудших времен Римской империи.

Ученик:

Но Лекки доказал, что в Европе мораль укрепилась только благодаря становлению рационализма.

Гуру:

Сын мой, у людей образованного и культурного ума как в Европе, так и в Азии есть одно великое качество, которым нужно восхищаться, не перенимая его, – способность ловко играть словами. Если ты решил дать слову некое расширенное значение, значение, которого оно не имеет и иметь не может, то потом на нем легко возвести великолепное здание теории, которая будет завораживать глаз, пока не явится кто-то с еще более удачным словом в еще более удачно расширенном значении и не снесет старое здание, чтобы на его месте воздвигнуть новое, еще великолепней. Так, древние вечные истины лежат погребенные под нагромождениями чепухи, пока благодатное землетрясение не поглотит и строение, и строителей и не обнаружится старая истина, которой не может повредить ни случай, ни перемены. Среди головокружительной круговерти непрестанно меняющихся теорий, которые дает нам Европа, есть только две фундаментальные истины, зачастую неправильно применяемые, но тем не менее истинные для феноменального мира: Эволюция, которую по разному толкуют наши Санкхья и Веданта, и Закон непреложной причинности, вытекающий из наших теорий Калы и Кармы. Прими эти теории и держись за них – потому что, развивая их, пусть не всегда хорошо, но всегда с воображением, Европа внесла свой подлинный вклад в вечную сокровищницу знания. Но не доверяйся всем этим их «измам» – они содержат редкие зернышки истины в огромных мешках ошибок.

Ученик:

И все же мне кажется, что Лекки не во всем неправ.

Гуру: