Иша Упанишада

Напротив, он совершенно прав, но только если мы готовы в качестве рационализма все просвещение свалить в одну кучу, вне зависимости от его характера и происхождения, – совершенно справедливо, укрепление морали в Европе связано с расширением просвещения, ибо Знание, под которым я понимаю не информацию из учительского портфеля и даже не университетскую науку, но Джняну, восприятие и постижение Истины, есть вечный враг и сокрушитель греха, так как грех происходит от неведения через чадо его – эгоизм. Справедливо, что так называемые христианские века в Европе были временем греха и тьмы; Европа приняла Христа лишь для того, чтобы заново распять, она погребла Христа заживо вместе с его чистым и милосердным учением, а на этой живой могиле воздвигла нечто, именуемое Церковью. То, что нам известно как христианский мир, было странным смешением римской извращенности, германского варварства и обломков древней культуры, пронизанных бледным светом, пробивавшимся на поверхность с осиянной главы погребенного и распятого Христа. Великий духовный клад, который он открыл Западу, содержался под замком и был доступен лишь тем немногим, чьи души были настолько ярки, что не тонули во всеобщем мраке. Все знание находилось под запретом, не из-за того, что возникали естественные конфликты между Религией и Наукой, но из-за естественной непримиримой враждебности мракобесия политических церковников к возрождающемуся знанию. И снова Азия пришла на помощь Европе, и Наука, сохраненная либеральной цивилизацией арабов, возродилась в ночи средневековья; свет Науки, гонимой и терзаемой, пробивался до тех пор, пока не победил, нанеся мраку смертельную рану. На поверхности интеллектуальная история Европы была борьбой Науки и Церкви, с которой смешивали христианскую религию, хотя Церковь, проповедуя ее на словах, старалась удушать на деле; внутренне же то была древняя борьба между Дэвом и Асуром, Саттвой и Тамасом. Религия саттвична – ее естественный импульс направлен к свету, она не может быть тамасичной, не может иметь дело с врагами богов, и если нечто, именующее себя религией, пытается помешать свету, можно не сомневаться, что это не религия, а самозванка, прикрывающаяся ее именем. Задумайся над тем, какие идеи использовал как знамя современный дух для ниспровержения средневекового Титана – последний всплеск этих идей мы видим во Французской революции. Мы знаем девиз этой революции: свобода, равенство, братство; то была проповедь гуманизма, который, как известно, она не сумела воплотить. Свобода – соединение личной моральной свободы христианства с гражданской свободой Греции; равенство – демократическое духовное равенство христианства, примененное к обществу; братство – надежда на вселенское братство, которое есть особая и выдающаяся идея христианства; гуманизм – буддистский дух милосердия, сострадания, любви, о котором Европа ничего не знала, пока христианство не донесло до нее его дыхание через Средиземное море и с еще большей чистотой через Ирландию, сочетаемый с ощущением божественного в человеке, заимствованным из Индии через древних гностиков и платоников, – таковы идеи, до сих пор оказывающие сильное влияние на Европу, многие из которых научный материализм вынужден был принять или стерпеть, поскольку ни одну пока что не смог полностью искоренить. Рационализм не создал эти идеи, но отыскал и присвоил их. Рационализм – это дух, подвергающий всякое верование и всякое мнение испытанию логикой наблюдаемых фактов, собственно говоря, он представляет собой интеллектуальную оболочку, главным образом ее низшую или чисто логическую часть, пытающуюся утвердить себя в качестве «Я». Это мы зовем Наукой или научным духом. В тех случаях, когда он действует в рамках чистого и строгого интеллекта, не искажаемого вмешательством низших «я» в форме личной заинтересованности, тщеславия, страстей, предубеждений, он дает бесценные результаты; так что в сфере беспристрастного наблюдения, классификации и корреляции фактов мы можем следовать науке без недоверия или страха споткнуться; однако при попытках на основе своих наблюдений теоретизировать по поводу человеческой природы, человеческих проблем или духовного развития, наука постоянно попадает в капканы низших «я»; в старании подвести находящееся выше материального уровня под действие закона материального «я» она пытается ходить по воде, плыть по воздуху —она допускает вещи антинаучные по сути. Это еще более заметно, когда наука применяет те же методы по отношению к тому, что находится в высшей сфере духа, – тут научные теории приобретают настолько парадоксальный характер, что можно лишь поражаться тому, как предубежденность и тенденциозность могут привести человека, приученного наблюдать факты, к тому, что он намеренно перестает их видеть. Не следуй за ними – здесь слепые ведут слепых, которые бродят по кругу, наталкиваясь, как слепая птица в ночи, все на те же вечные стены, не видя распахнутого для нее окна, в которое можно вылететь.

Ученик: