– Я всё-таки человек старого воспитания и считаю, что женщина, явившая солнцу жир на ляжках, опозорена. Хочу ввести запрет на купальные костюмы из трёх верёвочек. – Эмилия ханжески поджала губы.
– Ты с ума сошла, любовь моя, революции захотела? Против тебя единым фронтом выступят оба пола.
– А я не для всех. Введу ценз, эстетическую полицию, пусть ходит по берегу и штрафует тех, кто оскорбляет общественность своим видом.
– Эх, будь я помоложе, уволился бы и приступил прямо сейчас, – мечтательно сказал Орен.
– Ну уж нет, от мужиков в таких делах сплошная коррупция. Я женщин назначу.
– Интересно, как тебе удаётся придумывать самые кошмарные сценарии, а потом всё-таки удерживаться от их воплощения? С твоими склонностями ты должна уже десять раз взорвать этот город, а смотри-ка, стоит и неплохо себя чувствует.
– Они мне нравятся, все эти люди, – с неуместной серьёзностью ответила Эмилия, – и жопы их необъятные, и вопли, и даже этот долбаный токток. Если меня когда и убьют, то мячиком в висок. Твари энергичные.
Эмилия имела в виду обожаемую обитателями Мелави пляжную игру. В линии прибоя стоял неумолчный перестук деревянных ракеток, а маленькие каучуковые мячи носились со скоростью пули.
– Я знаю, Эмили, ты же тайная, глубоко замаскированная альтруистка. – Орен и правда знал, именно поэтому он однажды поверил этой свирепой и нежной женщине и вручил ей своё сердце, не сомневаясь, что она разобьёт его только в самом крайнем случае. Как раскусит последнюю капсулу с ядом, когда другого выхода не будет. Хотя редкие её поступки можно было назвать добрыми и почти никакие – высокоморальными.
– А сейчас кто-то уничтожает то, что мне нравится.
Будь у Эмилии вкус похуже, сказала бы «то, что я люблю», но она старалась выражаться как можно точней. Она мало что любила, кроме собственной жизни, но ей нравилось то, что согревает сердце. Поющий фонтан на Белой площади, безмятежные утра и страстные вечера, горячие мужчины, трогательные женщины, чувство покоя, разлитое в грейпфрутовом саду. Она не искала особенных слов, но отцовский кристалл на её груди ощутимо теплел, когда она смотрела на этот город и его обитателей. И теперь Эмилия видела, что кто-то медленно и неуклонно разрушает хрупкую прелесть жизни, которую она выращивала и оберегала. И огорчалась, потому что внутри разгоралась нелюбимая ею ясная белая ярость.
«Ну, сука, найду – уничтожу».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Она не могла не вспоминать, как началась их любовь. Только несколько секунд он был для неё просто парнем, подошедшим с нехитрым вопросом; только несколько секунда она оставалась для него усталой, но красивой незнакомкой средних лет. После того как встретились их глаза, прозвучали слова, соприкоснулись руки – после этого прошло всего лишь несколько мгновений, и соединились сердца, потом тела, а потом и души. Мгновения до любви, пока судьба висела на волоске, выбирая, куда качнуться; тонкий пронзительный звук, когда волосок лопнул, и жизнь покатилась кубарем, сметая прежние миры и создавая новые.
Его поцелуи насыщали и одновременно лишали воли, как лучшее вино, кожа пахла морем и солнцем, а кудри сбегали по плечам волнами. Для чего мужчине быть таким красивым, удивлялась она, но сама же знала ответ – для неё.