Искры

— Пощадите, у меня дети, господа. Умоляю!..

Леон круто повернулся и пошел из комнаты.

Группа Ткаченко действовала возле тюрьмы. Охрана тюрьмы оказала сопротивление, но Рюмин бросил под ворота две бомбы, и ворота разнесло в щепки. Дружинники ворвались во двор, в здание тюрьмы, и по темным каменным коридорам ее полетел клич:

— Выходи, свободный народ!

И распахнулись тяжелые скрипучие двери казематов, и высыпали люди во двор, на улицу, ликующе подбрасывая шапки, прославляя своих освободителей, революцию. Многие тут же брали оружие у надзирателей и вступали в боевые дружины.

Только к рассвету власти Югоринска узнали о восстании. Наспех собрав остатки полицейских сил и черносотенцев, они повели их в наступление сначала на здание полиции, но там их встретили залпы дружинников. Черносотенцы направились к тюрьме, но опоздали: оттуда, рассыпавшись цепью, на них наступали дружинники, освобожденные рабочие и крестьяне соседних сел и хуторов.

— Смерть царевым прислужникам!

— Бей черную банду! — кричали на улице дружинники.

Леон бежал впереди всех с маузером в руке и зорко смотрел по сторонам, опасаясь, как бы откуда-нибудь не появились казаки-атаманцы. Но атаманцев не было видно, и у Леона промелькнула мысль: «Значит, Егоровы советы оправдались: группа Вихряя связала их, да и батарейцы пригрозили орудиями не зря».

Метель не унималась, и попрежнему бил в лицо снег и порошил глаза. Вдруг Леон заметил: какой-то высокого роста человек встал на колено и приложился, целясь в него, но тотчас же позади Леона раздался выстрел и голос Вано Леонидзе:

— Получай, собака!

Черносотенец упал и больше не поднялся.

— Сдавайся! — кто-то крикнул рядом с Леоном.

Леон обернулся и увидел: Кошкин, приложив к плечу охотничье ружье, выстрелил в известного в городе лабазника и удовлетворенно погладил свой чуб.

На улице стоял воинственный шум голосов, гремели выстрелы, от них в воздухе взвивался черный дым и тянулся по улице, гонимый ветром, а дружинники все бежали по снегу, падали и вставали, стреляя на бегу, и черносотенцы, отступая, исчезали во дворах, как суслики в норах. Вот один из них, толстый, неповоротливый, вбежал в калитку особняка, но зацепился и застрял в ней. Никанор Бурмистенко настиг черносотенца и пригвоздил его к земле прикладом винтовки, как дубиной.

Вот из полураскрытой парадной двери кто-то высунул руку с револьвером. Грянул выстрел, и Кошкин схватился за плечо.

Леон прицелился из маузера и выстрелил. Неизвестный вывалился на площадку парадного входа.

Леон подбежал к нему и узнал: это был Кисляк.

— Негодяй, до чего дошел… — сказал он с отвращением.

— Готов? — спросил подбежавший Вано Леонидзе. — В тебя целился…

Черносотенцы не приняли боя и после недолгой схватки разбежались, оставив на улице несколько убитых и раненых.

Из дружинников убиты были каталь Герасим и вальцовщик Клевцов. Семь человек были ранены.

К полудню все дружинники собрались к зданию Совета. Не было лишь группы Вихряя и группы Овсянникова, но вскоре стало известно: Овсянников, давший слово выступать вместе со. всеми, окружил со своей группой особняки полицмейстера и градоначальника, но подоспела полиция и небольшой наряд атаманцев. Боевики-эсеры разбежались по дворам, а Овсянников бросил бомбу в окно особняка градоначальника и тут же был схвачен полицейскими.

Рассказав об этом Леону, Лука Матвеич с тревогой добавил:

— А с Вихряем, видать, тоже неладно. Так что бери своих людей и спеши к нему на помощь.

Леон вышел из здания Совета, где был штаб, сказал Вано Леонидзе о распоряжении Луки Матвеича и направился на помощь группе Вихряя.

Дед Струков видел, что дружина Леона куда-то пошла, но Леон не позвал его, и он остался сидеть возле Совета. Расположившись на скамье, он достал зеленоватый рог, паклю и, почистив стволы своей шомполки, принялся заряжать ее.

Рядом с ним на корточках сидел его земляк и сменщик по работе, такой же пожилой, с белой бородкой, точно дворник его, и говорил ему:

— Дед, ну куда ж ты его сыплешь, порох? Засмеют, как увидят.

Дружинники действительно заметили уединившегося деда Струкова, и послышались шутки:

— Дед, тебе что — жизнь надоела? Ствол разорвет!

— Бороду спалишь!..

Дед Струков не обращал на шутки никакого внимания. Насыпав пороху в стволы, он набил туда пакли, потом насыпал картечи, опять набил в стволы пакли и наконец насыпал немного пороху на капсюли, надел на них красные пистоны, слегка придавил пальцем и тогда сказал:

— Ну, теперь как все одно корова языком слизнет любое войско. А то учат, язви их…