Искры

Дед Струков умолк, все стоявшие возле здания обернулись к Кошкину. Послышались голоса: «Кто сказал?», «Давай его на трибуну!» И площадь пришла в движение и зашумела, взволновалась, как море.

Несколькими часами позже приехали Вихряй и Вано Леонидзе и доставили два ящика винтовок и маузеров. Лука Матвеич собрал членов штаба дружин и доложил план нападения на город, потом развернул свою записную тетрадь на странице, озаглавленной им «Советы Ленина», и заговорил о способах ведения уличной борьбы.

2

В ночь на двенадцатое декабря началась сильная метель. Резкий, порывистый ветер приносил с севера колкий мелкий снег, гонял его по улицам, швырял в подворотни, бил в окна, и к полуночи поднялась над городом и над поселками такая вьюга, что в трех шагах ничего не было видно. Улицы опустели еще с вечера, дома закрылись, огоньки в окнах погасли, и только ветер один свистел всюду и все швырял снег и кружил его на улицах.

Лука Матвеич, выйдя во двор, прислушивался к шуму ветра и думал: «Хорошая ночь. Даже постовые полицейские, вероятно, попрятались…»

Вот в соседнем дворе звякнула щеколда, а в следующую секунду мелькнула тень и исчезла в метели. Потом еще мелькнула такая же тень и тоже исчезла, будто сквозь землю провалилась. «Так. Идут… Удастся ли?» — подумал Лука Матвеич и пошел в дом одеваться.

Леон стоял посреди комнаты, высокий, подтянутый, в ватной жакетке и в сапогах, и смотрел на фотографию Алены. Лука Матвеич подошел к нему, взял фотографию, повесил ее на место и сказал:

— Забудь о ней, сынок, давай собираться.

Он надел на себя маузер, положил в карманы обоймы с патронами. Потом подошел к Леону, взял его за руки и заговорил отечески участливо, с какой-то нежностью в голосе:

— Я понимаю тебя, Леон. Мы идем на штурм крепости и вернемся ли — неизвестно. Но мы должны идти с твердой верой в победу. Мы идем сражаться за счастье трудящихся, за новое, светлое «завтра». И пусть твои думы, все чувства и каждая кровинка будут подчинены сейчас этому великому делу.

Он помолчал, посмотрел в хмурое худощавое лицо Леона, затем обнял его и поцеловал.

— Береги себя и людей. Ты еще нужен будешь партии и народу.

Леон вспомнил, как когда-то в степи Лука Матвеич благословлял его на революционный подвиг во имя партии. Много времени прошло с тех пор, и вот теперь настал час для этого подвига. И он дрогнувшим голосом ответил:

— Спасибо тебе, Лука Матвеич, за все спасибо. В тебе я нашел второго отца и благодаря тебе познал жизнь — ту, которая есть и которая будет… Доверие партии я оправдаю и за ту жизнь, которая будет, не пожалею своей жизни!

В четыре часа утра Леон со своими дружинниками ворвался в здание полиции, и оно огласилось грозным окриком:

— Руки вверх! Именем революции все арестованы!.. Полицейские вскочили на ноги с нар, с застывшими от страха лицами подняли руки вверх. Их обезоружили, заперли в камеру, а арестованных людей выпустили.

Из камеры вышел Никанор Бурмистенко.

— Ты как здесь оказался? — удивился Леон.

— Да вот так… Вчера меня земский начальник сюда привез, — ответил Никанор Бурмистенко и неуверенно спросил: — А мне можно с вами?

Леон сказал Герасиму, стоявшему возле оружия, отобранного у полицейских:

— Герасим Петрович, дай оружие председателю революционно-крестьянского комитета Никанору Бурмистенко! — Затем позвонил на телефонную станцию.

В трубке послышался голос Лавренева:

— Телефонная станция, телеграф, почта заняты без боя.

— Молодец, друг! Поздравляю с победой! — ответил ему Леон. — Да, да, и мы заняли.

Повесив трубку, он покрутил за ручку аппарат и на миг закрыл глаза. «Хорошо, очень хорошо все началось», — подумал и, встав со стула, пошел в кабинет следователя. Выхватив из стола папки, он торопливо стал рассматривать их и передавать Бурмистенко, а тот начал жечь их в печке.

К Леону подошел Вано Леонидзе с алфавитной книжкой в руках и сказал:

— Полюбуйся! Тут, оказывается, как в поминальнике, записаны все провокаторы.

Леон раскрыл страницу с буквой «К» на обрезе и сразу наткнулся на знакомую фамилию: «Кисляк, с.-д., кличка — Пряткин».

Леон спрятал книжку в боковой карман, позвал Герасима и сказал:

— Немедленно — на квартиру Кисляка. Арестовать его и запереть в камеру.

В это время дед Струков и другие дружинники привели арестованного на квартире земского начальника. Следом за ними пришел Карпов и привел длинного, как жердь, полицейского.

— Передаю в руки рабочих, как первейшую сволочь и зверя. Бил арестованных насмерть, — сказал он и обратился к Леону: — Если будут какие поручения, давайте. Ты ведь знаешь меня, Леон, так что не изволь сомневаться.

Леон не ожидал этого и задумался. Потом ответил:

— Назначаешься начальником тюрьмы. Она нам пригодится для всяких таких личностей, каких ты привел.

Карпов козырнул, щелкнул каблуками и крикнул:

— Эй, кто там есть? Объявляю себя начальником тюрьмы по приказанию Совета! Выпустить из камер всех арестованных безвинных людей!

Леон обратился к Карпову, указывая на земского начальника:

— Запри этого господина. Да покрепче.

Земский начальник опустил голову, постоял так немного и упал на колени перед Леоном: