Искры

— Наши родители знали об этом, но глядели на все сквозь пальцы, — ведь мы были обручены, шли приготовления к свадьбе. В это время из чужбины вернулся на родину этот зверь. Говорили, будто он привез с собой много золота… Родители мои польстились на богатство… Меня разлучили с возлюбленным и выдали за этого изверга. Я старалась полюбить его, но сердце все же принадлежало первому. Когда муж перевозил товары в Муш или Битлис, любимый приходил ко мне. Соседи стали перешептываться, сплетня дошла до мужа. Раз вечером он объявил, что едет в Датван за пшеницей. Я снарядила его в дорогу, сама отнесла провизию в лодку. На расставание он поцеловал меня и отплыл. Я вернулась домой радостная. Но негодяй обманул меня. В полночь он постучался ко мне. Я замерла в страхе… Возлюбленный был у меня… Мы долго не открывали двери. Злодей ударом ноги взломал дверь… Я умоляла его, плакала… Но не смогла разжалобить его… Он вонзил нож в грудь милому… Кровь брызнула из раны, он зашатался и упал на пол. Злодей положил тело в мешок и поспешно потащил его к берегу. Идемте, доктор, он еще не мертв, помогите ему!..

Последние слова она выкрикнула, схватила меня за руку и хотела силой потащить меня. Но в эту минуту во дворе мелькнула чья-то тень и быстро вошла на балкон. Это была спустившаяся с кровли Цовик.

— Боже мой! Кто это открыл дверь?

Как видно, Цовик с кровли услышала голос матери и поспешила к ней на помощь. Не сказав ни слова, она схватила лунатика за руку и повела в комнату. Мать беспрекословно последовала за ней. Девочка, видно, уже свыклась с болезнью матери и знала, как следует обращаться с ней. Успокоив больную, она вернулась и заперла за собою дверь.

— Каждую ночь происходит с ней это? — спросил я Цовик.

— Нет, редко, — ответила с грустью девочка, — чаще в лунные ночи. Отец всегда бывает при ней и следит… А сегодня, как назло, куда-то ушел.

— Он, кажется, в мастерской столяра.

Цовик направилась в мастерскую.

— Подожди, пойдем вместе.

По дороге я спросил:

— Твоя мать говорила про кровь. Чья это кровь?

— Не знаю. Она постоянно твердит о крови, когда ей не по себе. Отец всегда удаляет нас, чтобы мы не услышали, о чем она говорит…

— А тебе и Кототу не страшно?

— А чего нам бояться? Ведь она нам мать. А вот соседи боятся; говорят, будто она одержима бесами.

— Она всегда так бредит?

— Нет, не всегда. Бывает, и слова не проронит, молча выйдет из комнаты, побродит по двору, войдет в сад, а оттуда на берег. Стоит часами у моря и долго, молча, глядит на воду.

Бедная девочка! Если б она знала, какие горести таятся в душе матери!..

Мы подошли к мастерской. Аслан сидел у светильни, а против него поместился старик-мастер. Пред ним на широкой доске, служившей вместо стола, разложены были, насколько я мог понять, чертежи различных частей корабля. Аслан, указывая на чертежи, пояснял внимательно слушавшему его мастеру размеры, устройство, длину и т. п. В стороне сидели Фанос и Берзен-оглы и иногда вставляли свои замечания.

Появление Цовик в такое неурочное время крайне поразило всех. Девочка шепнула отцу что-то на ухо. Тот сейчас же покинул мастерскую.

Аслан, по-видимому, кончил свое дело и тоже недолго задержался в мастерской, передав чертежи плотнику, вышел вместе с Фаносом.

— Вы думаете, он сможет приготовить? — спросил по дороге Аслан красильщика.

— Он приготовит и спицы для бесовской колесницы, — смеясь ответил Фанос. — Я уверен, что он выполнит ваше задание. Более десяти лет работал он, как ссыльный, на английских верфях. Он человек даровитый, да и, кроме того, имеет несколько прекрасно обученных им учеников…

Глава 10.

БУРЯ

Душная летняя ночь прошла неспокойно: мне суждено было выслушать печальную историю многострадальной женщины; Аслан просидел над чертежами, лодочник и Фанос также не сомкнули глаз. Несмотря на это, мы должны были подняться спозаранку, так как Аслан намерен был отправиться в пyстынь Ктуц.

Чуть забрезжило утро и в воздухе прозвучали первые удары колокола, призывавшие к молитве, как меня разбудил громовой голос лодочника. Проснулся и Аслан. Фанос продолжал храпеть.

Грубость домохозяина возмутила меня. Негодуя, я оделся и вышел на улицу умыться — по деревенскому обычаю — у протекавшего за воротами ручейка. Однако же мое негодование оказалось напрасным: вся деревня была уже на ногах. Старики и старухи направлялись в церковь, молодежь — на полевые работы.

Цовик возвращалась с родника с кувшином на плече.

— А я думала, что ты уже уехал… спешила… — сказала она, подойдя ко мне.

— Не простившись с тобою? — ответил я, краснея.

Она расхохоталась.

— Куда ты ходила за водой?

— Далеко, ой как далеко!.. вон на ту гору…

И указала на терявшийся в утренней мгле холм.

— В этом году воды в роднике мало… Говорят, из-за несносной жары… Приходится долго ждать пока наполнится кувшин… А негодные девчонки рвут друг дружке волосы, не хотят дождаться очереди… Я чуть было не подралась с одной.