Искры

В Аванце и во всей Ванской области земля пропитана морской водой, в ней много солей и поэтому вода в источниках неприятна на вкус. Но текущие с гор и холмов родники превосходны. Вот почему Цовинар пошла за чистой водой в такую даль, притом же дома были гости.

Цовик не хотела уходить. С тяжелым кувшином на плече, она стояла и все время мило болтала. Она стала расспрашивать, откуда мы, куда едем, сколько у меня сестер и братьев, какие подарки повезу им и т. п.

— Ты разве не устала? Ступай домой…

— Устала?! — в ее голосе прозвучала обида.

— Я еще должна сходить за водой, одного кувшина не хватит…

И она опустила кувшин на землю.

Я уже умылся и теперь расчесывал гребнем волосы.

— А ну-ка покажи мне, — и протянула руку за гребнем.

Я подал ей гребень: он имел вид полумесяца и был сделан из черного буйволиного рога.

Цовик с восхищением рассматривала вещицу.

— Нравится тебе?

— Очень!

— Возьми его себе.

— А ты останешься без гребня?

— В городе куплю другой.

— Нет, лучше поменяемся.

— Ладно.

— Но мой сломанный.

— Не беда… Твой гребешок будет для меня очень…

Она не дала докончить фразы, сунула мне в руку свой гребень и, приветливо улыбнувшись, побежала с кувшином домой.

Подобные взаимоотношения между юношей и девушкой могли означать и нечто другое, но простодушная Цовик не понимала этого; она радовалась, что доставила мне удовольствие, и сама была довольна.

Удивительная была Цовик! Насколько целесообразнее было бы направить живость и энергию сельской девушки на более полезную деятельность. Такая разумная девушка творила бы чудеса!

Когда я вернулся на балкон, все уже были готовы к отъезду. Аслан на минуту задержался у больной.

Мы пришли на пристань в то время, когда совсем рассвело и восток уже заалел. Берзен-оглы подошел к колу, к которому был привязан челнок, взялся за бечеву и крикнул:

— Марш ко мне!

Он разговаривал с лодкой, как с послушным конем. Челнок подплыл к берегу. Берзен-оглы одним прыжком очутился в лодке, хотя она находилась довольно далеко.

— Прыгай! — крикнул он Цовик.

Девочка прыгнула вслед за отцом и уложила на дно лодки корзину с приготовленными на завтрак жареными курами, сыром, белыми лавашами и бутылкой вина. Аслан также прыгнул в лодку, а я, как дерево, стоял на берегу. Для меня положили доску, я перешел по ней. Можете себе представить, до чего мне было стыдно перед Цовик?

Мастер Фанос пожелал нам счастливого пути и с Цовик направился в деревню. Я с Асланом сели на коврик. Лодка отчалила.

Озеро было спокойно. Лодка мерно подвигалась по морской глади. Моей радости не было предела: ведь я впервые совершал путешествие по воде. Аслан был в приподнятом настроении, но молчал. Без сомнения, не прелестное утро на озере с восхитительными видами вдали привлекало его внимание. Кто знает, о чем он мечтал? О том ли, как использовать громадный водный бассейн, организовать на нем регулярное судоходство, чтобы завязать более тесные сношения между соседними областями? Или о том, — что казалось мне несбыточной мечтой, — как прорыть канал в западной части озера до реки Евфрат, которая прорезывает всю Мушскую долину, и, слившись с Тигром, впадает в Персидское море? Таким образом, из сердца Армении открылся бы водный путь через Аравийское море и Индийский океан к богатым армянским колониям в Индии. Трудно было угадать, о чем он думал. Я знал лишь одно: он не имел привычки думать о пустяках. Теперь он направлялся в обитель Ктуц для исследования рукописей, как заявил он епархиальному начальнику. Не было ли это лишь предлогом, под которым скрывались иные цели?..

Я также молчал, но мои мысли были далеки от моря, судоходства и речных каналов, я думал только о Цовик. Воображение уносило меня далеко, я вспоминал наши встречи с ней. Мне представлялась она в знойный полдень, когда она перепрыгивала с ветки на ветку и расписывала яблоки узорами, вспоминал, как в ночной тиши, заслышав голос матери, сбежала с кровли вниз, чтоб успокоить злосчастную страдалицу; вспоминал Цовик ранним утром, только что вернувшейся с дальних родников, вспоминал ее задушевные речи и… поломанный гребень!.. Я стеснялся достать при Аслане этот дорогой подарок и любовался им без конца… Воспоминания нахлынули на меня, в них сверкало трепетное сердце и наивная душа резвой девушки. Невольно я сравнивал ее с Маро и Соней…

В туманной дали стали вырисовываться очертания обители Ктуц. Еще в детстве я слышал много удивительных рассказов об отцах-пустынниках Ктуца, и страстно хотелось мне поскорее увидеть их, чтоб удостоиться их животворящего благословения. Мне передавали, как они простирали свои рясы над бушующим морем и плыли на них по волнам, куда им было угодно; как они звали с берега рыбок и те, послушные их зову, резвыми стаями подплывали к берегу, а святые брали их в руки, любовались ими и опять бросали в воду: «Живите себе счастливо, не зная забот!» Каких чудес не наслышался я о пустынниках! При этих воспоминаниях сердце мое преисполнялось священного благоговения, я был бесконечно счастлив увидеть святых отцов.