Искусство феноменологии

Поскольку авторитетные полномочия подразумевают послушание, их часто принимают за определенную форму насилия или власти. Однако авторитетность исключает использование внешних способов принуждения: использование силы показывает, что авторитета самого по себе оказалось недостаточно. С другой стороны, полномочия, основанные на авторитете, несовместимы с убеждением, которое предполагает равенство и осуществляется с помощью аргументов. Там, где используются аргументы, авторитетные полномочия бездействуют[419].

Когда «старейшины народа» спрашивают Христа, «какой властью» Он иссушил смоковницу, они спрашивают его именно о том, откуда у Него взялись полномочия совершать чудеса; как мы увидим, это ровно тот вопрос, который интересует Деррида и Арендт. Чудеса связаны с верой; но что значит верить? Как связаны верить и

доверять?

Как всегда социально-политическое прочитывается Деррида как теолого-политическое; анализ доверия проводится Деррида в рамках анализа веры, понимаемой в самом широком эпистемологическом, религиозном и политическом контексте. Вера же подразумевает отсылку к некоторой сакральной инстанции, которая и выступает гарантом того, что доверие не будет обмануто. Доверие, которое лежит в основе любого речевого обмена, рождается на перекрестье двух разных видов опыта: этического опыта веры как открытости совершенно иному и социально-политического опыта нерушимости социальных связей[420]

. Эти два вида опыта совершенно гетерогенны и в то же время взаимно обусловливают друг друга: этическое не может быть редуцировано к политическому, но в то же время совсем без политического этическое тоже невозможно. Иначе говоря, одного лишь доверия недостаточно: обещание искренности должно быть чем-то подкреплено, на чем-то основано, чем-то обеспечено – и это обеспечение осуществляется посредством sacramentum, клятвы.

Клятва нерушима; в этом ее суть, смысл и предназначение, и эта нерушимость гарантируется высшей, сакральной инстанцией:

Свидетельство разворачивается в плоскости sacramentum. Та же клятва, например, связывает свидетеля с адресатами свидетельства, но это лишь один пример сцены из зала суда: «Я клянусь говорить правду, всю правду, ничего кроме правды». Эта клятва (sacramentum) священна, она означает принятие священного, согласие на вход в святую или священную область отношений с другим. Клятвопреступление в акте святотатства предполагает такую сакрализацию. Клятвопреступник (perjuror) совершает клятвопреступление (perjury) как таковое лишь постольку, поскольку помнит о святости клятвы[421].

Мы клянемся всегда чем-то, и то, чем мы клянемся, оказывается вовлечено во все наши обещания – даже те, которые мы не собирались сдержать. Тот, чье имя мы поминаем явно или неявно – бог-гарант клятвы, бог как гарант клятвы – это бог политики и права; вера в него скрепляет людей, обеспечивая существование в обществе

правовой, юридической структуры.

Мы не так уж часто думаем о связи права и веры/доверия, однако нет права без веры в закон. Именно вера граждан в законы, доверие и уважение граждан к закону как таковому[422]и образует то, что Паскаль вслед за Монтенем называет «таинственным основанием авторитета и полномочий (l’autorite)»[423]

закона[424]. Авторитет закона таинственен, а значит, основание закона заключается в отсылке к сакральной – не-человеческой или сверхчеловеческой – инстанции. Требуя с Антонио фунт плоти, Шейлок говорит:

By my soul I swearThere is no power in the tongue of manto alter me. I stay here on my bond[425].

Комментируя его реплику, Деррида пишет, что