Искусство феноменологии

человеческий язык <…> не может быть соизмерен <…> с абсолютной клятвой, которая связывает [Шейлока] перед Богом… То есть: клятва, высказанная на языке человеков, есть обязательство, которое человеческий язык не в состоянии отменить или стереть, которым он не может овладеть, которое он не может себе подчинить, освободив от клятвы. Клятва – это связь внутри

человеческого языка, которую человеческий язык в качестве языка человеков разорвать не может <…> Клятва, клятвенное обещания, акт клятвы – это само трансцендирование, это опыт перехода за пределы человеческого, источник божественного, или, если угодно, божественный источник клятвы[426].

Но Бог, который, согласно Деррида, необходим политике потому, что служит гарантом клятвы – это вовсе не Бог Авраама, Исаака и Иакова. Как и у Арендт, этот Бог – это «не живой бог и не бог философов, и даже не языческое божество: это политическое орудие (device)»[427]

. Мир Деррида, который, как и мир Арендт, является наследником pax Romana, – это мир, где «мы уже всегда говорим на латыни»[428], то есть мир, в котором,

в отличие от Греции, где благочестие подразумевало непосредственно открывшееся присутствие богов, религия буквально значит re-ligare: быть связанным, обязанным чудовищной, почти сверх-человеческой[429]

инстанции. Таким образом это мир, в котором бог представляет собой политическую необходимость: в каждом акте общения, который может быть искренним или лживым, в каждом акте неформального свидетельства бог «квази-машинально порождается» в качестве «абсолютного свидетеля», обеспечивающего действенность клятвы[430].

Клятва – это не просто слово, не просто обещание. Как известно, Локк сомневался в том, что атеист может присягать, давать клятву, поскольку атеист отрицает наличие трансцендентной инстанции, «бога». Деррида показывает, что бог, обеспечивающий клятву, не обязан быть Богом откровения; он может быть полностью редуцирован к социальным инстанциям, которые, впрочем, начинают выступать как сакральные. Примером может послужить клятва пионеров:

вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю <…> горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза.

Эта формула хороша тем, что святость и торжественность клятвы отождествляется в ней с присутствием товарищей, с принудительной силой, встроенной в саму идею социальной ткани. Клятва подразумевает явный или неявный ритуал, который в самой своей повторяемости, предписанности слов, жестов, мыслей и чувств отсылает к обезличенной, механистической социальной связи, возведенной в ранг божественного установления. Для Деррида это значит, что сакральное измерение социальных связей «контаминирует»[431], загрязняет, заражает чистоту моего отношения к Другому.