Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Основанием для отожествления может служить распространенное понимание логической истины как соответствия мыслимого или высказываемого тому, что есть, т.е. предмету, вещам и предметным отношениям. Предмет, по отношению к вещам, может рассматриваться, в его идеальности, как некоторое формальное единство, господствующее, прежде всего, над некоторым формальным же многообразием, а затем, через посредство последнего, и над эмпирическим чувственным многообразием вещей, как по их видам, так и индивидуально. Поскольку чувственное многообразие эмпирической вещи, данное в восприятии, не передается словом более высокой ступени, чем перцептивное суждение, в котором воспринимаемая вещь занимает место субъекта (заменяемого лишь местоимением «это»), и никогда не может быть предикатом, оно остается абсолютным содержанием самой вещи и, следовательно, границею, пределом содержания самого слова. Нетрудно видеть, что то же самое относится к чисто формальному многообразию предмета (расчлененная, например, поверхность вещи, градация и ритм временных моментов процесса и т.п.): как чисто онтологическое формальное содержание, оно остается для словесного выражения пределом91. Разница между обоими моментами, с точки зрения сознания их, лежит всецело в сфере различения чувственного восприятия и синтеза аппрегензии (в смысле Канта, т.е. некоторой способности продуктивного воображения) или схватывания сочетательных форм (Gestaltqualitat в современном смысле), и, во всяком случае, не касается понимания, с которого только и начинаются логические и осмысленные функции слова. Таким образом, если и чувственное и формальное содержание предмета остается бытийной принадлежностью его, составляющей для выражения лишь ориентирующий предел, то, может быть, сам предмет, как единство этого содержания, может быть назван внутреннею формою сообщаемого о нем?

Но можно ли сказать, что предмет или предметное обстоятельство (Sachverhalt, Objectiv) и есть то, что выражается в слове, как его смысл,

" Не передается ли оно с помощью изобразительного искусства? — Считаю, что самый вопрос имеет смысл в данном контексте лишь при условии, что он относится не к художественной цели живописи или пластики (здесь ответ был бы явно отрицательным), а к логическому основанию изобразительного выражения, которое в чистом, незатемненном художественными целями, виде представляется скорее чертежами, планами, моделями, фотографией и т.п. Но, конечно, и в них есть значительная условность, поскольку при самом точном даже применении принципа масштаба соблюдаются условные правила перспективы, ракурса, сферической сетки, фокуса объектива и т.д. А потому, думается мне, и в такого рода изображениях вешей мы найдем не больше онтологического содержания, чем в перцептивных суждениях, типа: «вот - Казбек», «это - мой дом», «это - дядя Володя», «это - слон, а вот и носорог» и т.д.

и что, следовательно, дается нам через понимание? Строго говоря, с точки зрения выражающего слова, предмет есть лишь некоторое X, на которое направляется или к которому призывается наше внимание, некоторая точка сосредоточения речи, всегда имеющаяся в виду при обсуждении вещи того или иного вида бытия, как идеальная его форма, но, следовательно, не уразумеваемая, а лишь подразумеваемая, как единство уразумеваемого вещного содержания. Последнее-то и входит в смысловое содержание речи, актом подразумевания никак не конституируемое. Для конституирования смыслового содержания слова требуется особый творческий акт он - условие сообщения, словесного выражения, и только с ним может быть связано подлинное понимание и уразумение.