В работах всегда текст есть. Я бы сказал, что эскиз в этом плане часто может быть максимально абстрактным, даже в том смысле, что, когда я пишу, я могу осознанно максимально искажать либо форму буквы, либо даже стиль своего письма. И это нужно для того, чтобы в какой-то момент тоже было некоторое развитие стиля или развитие некоторых моментов связанных с моторикой и так далее. В такой момент я часто в работе пользуюсь некоторыми условностями, в том числе условностями того, как можно построить букву, и то, как можно написать текст. То есть у меня нет привязки иногда к тому, чтобы слово было написано в ряд, и, таким образом, я себя максимально условно ограничиваю в пространстве и так далее. То есть я могу сделать любой перенос.
Конечно. И в этом плане это, скорее, еще вопрос того, что за работу я хочу создать. То есть у меня есть работы, где я максимальное внимание уделяю именно построению читаемой композиции, и для меня важно, чтобы зритель первое, что сделал, – это прочел то или иное слово. Сходу. И тем самым прочитал это в новой какой-то интерпретации, и мне кажется, таким образом он, условно, знакомится с новыми культурами через призму текста, через призму коммуникаций. Иногда это обратная история. История про то, что мы часто в силу нашего характера хотим многие вещи видеть прямо сейчас, при том, что они часто раскрываются со временем. И тогда мне интереснее сделать вещь, которую, например, можно разгадывать за неделю, месяц или еще больший срок. И таким образом, тоже так или иначе и раскрывать для себя какой-то формат каллиграфии, и при этом чему-то новому учиться.
В том числе, например, абстрактному какому-то восприятию того или иного текста либо изображения.
Я считаю, что каллиграфия прекрасна тем, как мы воспринимаем букву через призму инструмента, которым она написана. И в этом случае, если мы уходим в корни, то есть понятие лигатуры. Это соединение нескольких букв и так далее. Соответственно, чем мы ставим себе больше ограничений, тем интересней раскрывается то, как наше письмо может преобразоваться, да, в процессе.
Но это как раз обусловлено тем, что мне иногда интересно показывать потенциал, в том числе кириллических букв в новом каком-то контексте.
Новые техники
Я много работаю с тканью в разработке коллекций одежды, и в целом взаимодействия с тем, как формируется образ человека через призму искусства и моды.
У меня с первых даже лет работы на улице всегда было очень много вещей, которые, так или иначе, были в краске. И чтобы их не выкидывать, мы придумывали, что с ними сделать еще. Где-то что-то расписать, где-то что-то кастомизировать. И в целом эстетика кастомайза, она пришла из общего такого влияния культуры, связанного с улицей, граффити. Поэтому мне всегда было интересно с этим взаимодействовать. Позже, когда уже появилось имя, ко мне стали обращаться разные крупные фешн-бренды для взаимодействия с целыми коллекциями одежды. И тогда масштаб, получается, транслируется уже не только на одно изделие, а на показы, на недели моды, на какие-то супер необычные коллаборации. И как раз иногда в рамках коллаборации я мог создать и принт, и большую инсталляцию, и перформанс. То есть оно начинает жить вместе.
На самом деле я работаю со всеми видами интеграции арта. То есть я могу и принт правильно подготовить, и сам понимаю, как работать с тканью, как можно интересно напечатать. Или, например, вышить, что тоже очень эффектно смотрится. Или, например, пришить, если есть какой-то фрагмент. Иногда работаю с красками, чтоб создать так называемый piece unique. Это вещь, которая только в одном экземпляре, и чаще всего эти объекты становятся такими же коллекционными предметами, как тиражная графика или даже полотна. То есть piece unique – это, скорее, высказывание художника, который работает с модой, но при этом ядро все-таки – это художественная школа и художественное восприятие мира.