Искусство слушать

Требуется определять, присутствует ли во взаимодействии равенство сторон или один из участников осуществляет контроль, обладая большей силой и возможностью заставить другого действовать так, как он того хочет. Классическое выражение этого может быть найдено в международных и частных договорах. Если очень сильная сторона заключает договор со стороной слабой, соглашение формулируется в терминах союза; другими словами, даже в случае аннексии договор выглядит как соглашение равных; однако можно не сомневаться: de facto все права принадлежат сильной стороне (за исключением, как правило, языка), хоть формально заключившие соглашение стороны и равны. Такая же история имеет место в бизнесе; в римском праве это называлось societas leonine – «общество льва»: большая фирма создает ассоциацию, заключает договор о слиянии с мелкими фирмами. По закону это выглядит так, как будто две стороны добровольно заключают контракт, но на деле большая фирма просто захватывает меньшую, для которой это вовсе не добровольный выбор. Формального определения взаимодействия недостаточно, оно слишком абстрактно. В любом человеческом взаимодействии значение в первую очередь имеет относительное равенство партнеров.

В этом отношении мой опыт отличается от опыта Фрейда – на самом деле у меня есть и тот и другой, потому что я прошел подготовку в ортодоксальном фрейдовском институте в Берлине и десять лет практиковал как ортодоксальный психоаналитик, последователь Фрейда, пока не почувствовал, что происходящее перестало меня устраивать. Я заметил, что спустя час начинаю скучать. Главное различие можно усмотреть в следующем: Фрейд рассматривал всю психоаналитическую ситуацию как лабораторную; имелся пациент, служивший объектом, и аналитик как лаборант, наблюдавший за тем, что изрекает объект. Потом он делает разного рода заключения и сообщает пациенту о том, что видит. В этом отношении я тоже противник доктора Роджерса[18]

. Думаю, что само выражение «клиентоцентрированная терапия» довольно странное, потому что любая терапия должна быть клиентоцентрированной. Если психоаналитик настолько нарциссичен, что не может сконцентрироваться на клиенте, он вообще не должен браться за такую работу. Не думаю, что самоочевидная клиентоцентрированная терапия означает просто зеркальное отражение – напротив.

Что я делаю? Я выслушиваю пациента, а потом говорю ему: «Послушайте, вы тут делаете следующее. Вы говорите мне все, что приходит вам на ум. Это не всегда легко, иногда вам не хочется мне рассказывать. Все, о чем я прошу вас в этом случае, сказать, что есть что-то, чего вы мне не скажете, потому что я не хочу оказывать на вас давление, чтобы вы что-то делали. Возможно, вам в жизни слишком часто говорили, чтобы вы что-то сделали. Ладно, я оценил бы, если бы вы сказали мне, что о чем-то умолчите. Так что я вас слушаю. Слушая вас, я реагирую, и это реакция подготовленного инструмента, я просто имею соответствующую подготовку. Так что то, что вы мне говорите, заставляет меня слышать определенные вещи, и я сообщаю вам, что́ слышу; это совершенно отличается от того, что вы мне говорите или хотите сказать. А потом вы скажете мне, как воспринимаете мою реакцию. Таким образом мы общаемся. Я реагирую на вас, вы реагируете на мое восприятие, и мы видим, куда приходим». Я в этом очень активен.

Я не интерпретирую, я даже не использую слово «интерпретация». Я говорю то, что слышу. Скажем, пациент сообщит мне, что боится меня, и расскажет мне о специфической ситуации; при этом я «слышу», что он ужасно завистлив, что у него орально-садистский, эксплуататорский характер и что на самом деле он хотел бы забрать все, что у меня есть. Если у меня оказывается возможность увидеть это благодаря сновидению, жесту, свободной ассоциации, я говорю пациенту: «Знаете, я заключаю из этого, того и того, что вы на самом деле боитесь меня, потому что не хотите, чтобы я узнал о вашем желании меня съесть». Я стараюсь привлечь его внимание к тому, чего он не осознает. Главное заключается в том, что существуют некоторые психоаналитики – особенно Роджерс, в меньшей степени некоторые фрейдисты, – которые полагают, что пациент должен обнаружить это сам. Однако я думаю, что такой подход чрезмерно затягивает процесс, в любом случае он долог и труден. Что произошло? Существуют некоторые вещи в пациенте, которые он подавляет, и подавляет по веской причине: он не хочет осознавать их, он боится осознания. Если я сижу и жду – часами, месяцами, возможно, годами, – до тех пор, пока это сопротивление не будет сломлено, я напрасно трачу время своего пациента.