Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

Испанцы так описывали эти события: «Русские наступали на Ударник. Его оборона была важна для испанцев как никогда. Разрыв в колонне дал им шанс. Три guripas смело вышли из леса и пошли через строй русских. В момент замешательства сержант, хотя и раненый, прошел. Его товарищи погибли»[308].

Наступило состояние какой-то крайней апатии, вызванной усталостью: «Сержанты пошли по избам: „Vamenos, Нау jaleo!“[309]

.

Сонные солдаты зашевелись: „Почему мы? Почему всегда 269-й?“ Кто-то застонал. Вчера Radio Macuto обещало подмогу от немцев. Вместо этого русские наступают. Снаружи дул резкий, как нож, ветер. Мерцающий огонь отражался на стенах бывшей часовни, пока солдаты кутались и отправлялись в 36-градусный мороз.

Порывы ветра бросали в лицо снег, ограничивая видимость до нескольких метров. Приказы приходилось кричать снова и снова. Гул деревьев и порывы ветра заглушали звуки. Солдаты практически ничего не видели и не слышали. У русских были те же проблемы. Две колонны неожиданно столкнулись лицом к лицу. Все бросились по канавам и открыли огонь»[310]

.

После сражения в рассказах для журналистов и простых обывателей можно преуменьшить свои силы и преувеличить возможности противника. «Подвиг» в результате этого кажется гораздо более выдающимся: «Русские, опьяненные победой в Посаде и Отенском монастыре, по-видимому, не были намерены оставаться на Волхове. В конце декабря река была для них не препятствием, а великолепным способом без опасений перейти по льду даже танкам „Иосиф Сталин“[311]. Замерзший Волхов представлял собою равнину, хорошо охраняемую, пригодную для боя за Новгород.

В наших рядах росла напряженность еще оттого, что мы должны были встречать праздник Рождества. Мы его терпеливо ждали. У нас было рейнское вино, херес, шампанское „Вдова Клико“ и неизменная водка — рижская подделка. Нашему празднику не мешал ни гул орудий, ни крики из блиндажей и окопов. Авиация в те дни нас мало беспокоила, поэтому жертв было немного, в основном из засады. С 27 декабря подготовка русских к атаке приобрела серьезный характер. Она началась, как всегда, в сумерках с артиллерийской подготовки и одновременно с ней пошла первая волна атаки. Она застала нас врасплох, но большинство из нас, презрев смерть, смело вступили в бой»[312]

.

Рассказ о боевых действиях иногда напоминает средневековое эпическое произведение: «Атаки врага шли одна за другой, нам пришлось отступать. Добежали до церкви, закрылись и пробыли там целый день. Во время боя мы слышали крики „Ура, ура, испанцы капут“. Мы отступали метр за метром и в конце концов были загнаны в угол. Мы имели два противотанковых орудия, одно из которых было разбито. На заре 28 декабря мы были полностью окружены. Добровольцы, защищающие наш гарнизон, почти все погибли, но и лед на Волхове был покрыт сотнями трупов русских солдат. Теоретически спасения не было никакого. Атаки продолжались вновь и вновь, вой массы наводил ужас. Смерть была лучшим способом избавления от этого ада.

Нас осталось 10–12 человек, но все мы были смелые и отчаянные: прыгали, как демоны, бросали гранаты, стреляли из автоматов. Нашей победой было бы взятие дома, находящегося в 200 метрах от церкви. Мы бросили гранату в окно дома. В соседнем доме закричали: „Испанцы!“ В нем находилось двое русских пленных. В церкви были только раненые и те, кто остался жив. Русские отступили к реке. Мы не оставили позиции, но навсегда потеряли многих своих товарищей: любимого Хосе Антонио, тяжело раненного. Антонио Ламамло потерял в Ударнике своего брата Хуана. Мариано Феррер потерял пальцы обеих рук и может сказать спасибо судьбе за то, что не потерял большего. Ведь он пытался бросить гранату, но в руках у него она взорвалась»[313]

.

В зимних боях 1941/1942 г. на Волхове крайне непросто определить «победителя сегодняшнего дня». Все действовали на пределе сил и с переменным успехом: «„Разворачивайся!“ — крикнул лейтенант Голубой дивизии Окхоа. Отряд рассыпался и залег в снег в лесу по краям дороги. Спрятавшись за деревом, лейтенант отстегнул пистолет и открыл огонь.

Окхоа ранило. Таща раненых, разбитая группа отходила к Ударнику. Отстреливаясь от сибирских разведчиков, guripas достигли первых домов. Советское наступление не прекращалось. Через час Роман позвонил Эспарсе и сообщил: „Плохо дело. У Окхоа серьезное ранение в грудь… Кажется, враг очень многочислен“. Эспарса приказал Роману, чтобы тот предупредил Петенги и Валлеспина в Мясном Бору»[314].

Позднее испанские солдаты напишут, что в окружении, пусть даже и недолгом, они потеряли всякую надежду и стали готовиться к достойной смерти. Но когда подошла подмога, ситуация быстро изменилась: «Люди Романа и Ребула помчались с криками за бегущими русскими, к ним присоединился Петенги. Они гнали красных через лес. На льду Волхова вражеских солдат поливал огнем Родригес. К полудню все успокоилось. Пленных не брали.