Сегодня снова дождь пройдет и канеттуманом в гавани моих потерьи лет, еще не меченных утратой.И снова в соснах буря прошумит,прольется дождь, зайдется в отдаленьеторжественно-финальным воплем гром,и молния в последний разхлестнет по башням огненною плетью.Ты выглянешь тогда, седая старость, из детских одеял и милых глаз…И снова я свою увижу матьсквозь витражи цветные на балконе,откуда город весь как на ладонии голубое в белых бликах море,где бриз играет пальцами прибояна клавишах зеленых балюстрад.И ночью гулко стонут балюстрады…А мы с Хосе Игнасьо и Пакильоулиток ищем у надгробий старыхна кладбище. Или в аллеях парка,заросших буйным золотистым дроком,с мальчишками играем в бой быков…Взлохмаченные гривы бурунов,деревьев шумная скороговоркаи мерный задушевный диалогпесчаной отмели с накатом волн.Я силюсь, к уху приложив ладонь,проникнуть в то, что мне приносят волныиздалека. Мне чудится галопусталого коня на берегу неровном,где море лижет трупы крепостейи лестничные сбитые ступени…И всадник мчит на диком скакуне,иссиня-вороном, в соленой пене.Куда? Куда? Каких подводных вратдостичь он хочет, до каких пределовнеисчерпаемой голубизныдоскачет в поисках искомой глубины,где контур, форма, линия, оттенок,мелодия свою являют суть?Он к новым горизонтам ищет путь,где города гармонию строенийвозносят к незапятнанному небуи копотью не отравляют рай.А дождь все льет. И вот уж только край,край моря, краешек едва мне виден.И море кануло в туман. А он ревнивоуносит вслед за морем гул стволов,таких невероятно-достижимых…Ко мне не наклонятся их вершиныи не прошепчут, что они мертвы.Все умерло, все умерло. И смытдождливый вечер ливнем глаз моих.Кто видит в темноте?Кто просит тени?Кому мешают звезды по ночам,и кто хотел бы, чтоб погасли звезды?Но море умерло, как рано или поздновсе умирает, возвращаясь к нам.И остается лишь — ты слышишь, слышишь —лишь разговор, отрывистый, невнятный,где все слова темны и непонятны,и в сердце заползающая дрожь,что все вернется вновь, а ты — умрешь.