Испанский сон

— Извини. За слово «специально»… но не за остальные слова… Просто, дорогая моя, сейчас уже не первый день нашего знакомства. Тогда ты была в шоке, и я должен был подбирать выражения. Но сейчас я не хочу заниматься этой психотерапией. Твой единственный интерес — это Царство; я понимаю это, уважаю, не спорю и так далее. Но я тоже как бы личность, и у меня действительно есть другие интересы, и ты тоже должна это понимать и уважать. Иначе ты становишься обычной эгоисткой… такой же, как множество обычных баб… вся-то разница, что у них одно на уме, а у тебя — другое. Ну, поняла?

— Ты меня неволишь, — тоскливо сказала она.

Он вздохнул.

— Жаль, что ты не можешь без заклинаний. Так-то и начинается фальшь.

Ей стало грустно. С Отцом никогда не было таких противных разговоров, никогда и быть не могло. О, Отец… Я уйду от Корнея, внезапно решила она. Да, это хороший человек, нужный человек, даже необходимый, но все же это чужой человек, и я уйду от него. Вот спасет Отца, сразу и уйду. Неблагодарность? Плевать. Буду работать, заработаю денег, возмещу все его расходы.

А сейчас? Ведь он по-своему прав; нужно прислушиваться к его откровенным высказываниям. Она должна ублажать его, хочется ей или нет. Должна создавать ему комфорт, таскаться с ним по его знакомым, в ресторан ходить и так далее; раз уж он собрался превратить ее в свое украшение, значит, так тому и быть. И теперь самое умное, что она может сделать — это не злить его. Соглашаться, делать вид… тоже не переборщить, не играть полную дуру… короче, все то, с чем она прекрасно справлялась в школе и вообще везде всю свою жизнь. Фальшь? Как бы не так. Не на ту нарвался, адвокатишко.

Она засомневалась, захотела проверить себя. Какое-то поспешное решение. Имеет ли она право на риск? Впрочем, риска-то и нет — ведь как он хочет, так и будет; он только обрадуется. Он даже не заметит, как его выставили из Царства еще быстрее, чем впустили в Него. Эгоистка, видишь ли! Сам эгоист. Только о своем удовольствии и думает. Хочешь, значит, забаву? Получи… потешься… только работай хорошо… Все правильно. Она будет использовать его. Как Ольга.

— Не хочу фальши, — капризно сказала она. — Что мне — взять свои слова обратно?

— Да, — сказал он, глядя на нее с обожанием.

— Я беру их обратно.

— О’кей, — сказал он непринужденно, будто бы разговора и не было. Она-то видела, что его просто распирает от удовольствия — как же, победил. Прекрасно, о’кей, пусть думает, что победил. Впрочем, он, видно, и сам понял, что смешон со своей показной непринужденностью, скроил гротескно серьезную рожу, спросил тоном светски-ироничным, пародируя кого-нибудь из «Санта-Барбары»: — Дорогая, что ты хочешь, чтобы мы купили?

«Что ты хочешь, то и я» — уже готово было сорваться с ее языка; она еще не имела навыка притворяться с ним, да и вообще за прошедшие месяцы разучилась делать это автоматически — обленилась, потеряла форму. Пятиминутный разговор в автобусе, быстрое решение — пусть даже верное, но неожиданное… слишком быстро, чтобы так сразу. Но ничего. Она сумеет. Первое время просто следить за собой, а потом само пойдет, как по катаному.

— А как ты думаешь, дорогой? — сказала она и призывно, обворожительно улыбнулась. — Здесь люди… это неприлично, если я скажу вслух… твоя репутация…

— А ты шепни мне на ушко.

— Ну и шепну.

— Ну и шепни.

Она шепнула ему, и задела его ушко губой, и языком успела быстренько кольнуть, как шильцем — сделала все так, что его аж передернуло от волны кайфа и желания.

— С тобой нужно ездить не на автобусе… — пробормотал он, улыбаясь напряженно, слегка глуповато. — О’кей… сделаем выводы… какие наши годы…

Она гордо усмехнулась. Знал бы он, почему!

Она отвела взгляд от его лица. Пора было помолчать; ей хотелось потренироваться, ощутить себя истинной победительницей. Итак, она победила его; это приятно, но это не главное. Главное — она только что победила себя, преодолела свое предательство, пусть вынужденное, пусть скрытое, но все равно исподволь мучившее ее на протяжении всех этих недель, даже месяцев. Как хорошо! Как чудесно почувствовать это вновь обретенное внутреннее единство! Она была счастлива настолько, насколько это вообще было возможно без Отца.

Лишь одна маленькая деталь слегка портила ощущение победы. Одна крошечная деталька, о которой не думать бы вообще, но которая все-таки заставляла думать, вызывала досаду, мешалась, как соринка в глазу. В тот момент, когда она шепнула, и задела адвокатское ушко губой, и языком кольнула, как шильцем — в тот момент, змей его побери, она опять, как накануне, почувствовала предательскую влажность Царевны. После того, что она уже обдумала и решила, этого не должно было произойти, но это произошло помимо ее воли и желания. Она, конечно, могла убедить себя, что ей показалось, но это был бы уже непозволительный теперь самообман.