Испанский сон

Ничего из этого не могло побудить ее пересмотреть решение, принятое в автобусе. Да — удобно; да — хорошо… но как только освободится Отец, с Корнеем будет покончено. Она понимала, что нанесет ему душевную травму, расстроит его планы и так далее. Ну так что? Они уже более чем квиты. До нее — по его же собственным словам — он жил как попало; он не строил планов, не задумывался о серьезных вещах… в конце концов, она помогла ему родиться заново — бесценный дар в обмен на его услуги; спору нет, важные, полезные, но всего лишь услуги.

Тем не менее, пока и поскольку некоторые из этих услуг были необходимы, она должна была воздавать, служить ему, и она делала это честно и без какой-либо неохоты. У них был симбиоз, временный союз нужных друг другу; единственная разница в их положении заключалась в том, что она знала об этом, а он нет. Он думал, это нечто большее и навсегда. Она не пыталась разубедить его, поставить отношения в какие-то узкие рамки. Один раз, в автобусе, попробовала — и хорош; после этого она должна была сделать так, чтобы он нисколько в ней не сомневался, иначе это могло отразиться на Отце. Она и сделала.

Принципиальная необходимость безжалостного грядущего ее ухода и полное отсутствие связанных с этим угрызений совести, однако, не мешали ей чисто по-человечески испытывать к Корнею повседневную нежную жалость. Она относилась к нему так же, как большинство дочерей (обычных, не таких, как она) относятся к своим стареющим родителям — они расстанутся, так уж устроена жизнь; но пока они не расстались, нужно любить их, жалеть их, угождать им, и чем теплее и искренней это получится, тем лучше и родителям, и самим дочерям.

Их ласки перестали технически развиваться, как это постоянно было у нее с Отцом; они застыли на той точке, какой достигли к автобусу — у нее больше не было внутреннего стимула к познанию нового с Корнеем. К счастью, он этого не понимал. Уже изгнанный ею из Царства, он все дальше и дальше отходил от Него. Он начал делать, как в кино — надевать на нее носочки и прочую галантерею, вымазывать всякой едой, рассуждая о новизне и детски радуясь каждому очередному своему изобретению. Руководствуясь книжкой по кама-сутре, научился кончать от трения своего змея об ее промежность — это называлось виргхата— и старательно делал вид, что так ему нравится. Нужный отклик не потребовал от нее особенных усилий, ведь она действительно была благодарна ему — может, и не за эти наивные или вычурные забавы, но уж во всяком случае за его несомненный такт, за то, что отвадил (очень надолго, если не навсегда) своего змея от Царевны, вполне довольствуясь широким набором прочих отверстий и способов.

И еще за одно она бесспорно могла бы быть ему благодарна. У него было много книг, хороших книг, привезенных им из столицы — впервые в ее жизни столько книг оказалось у нее под рукой, чтобы можно было снять с полки любую, исходя из минутного настроения. Она и раньше-то любила читать, перечитала все что можно было в деревне, и в этом смысле книги Корнея были таким же очередным этапом ее образования, как медицинское училище после школы. О, какие умные книги ухитрился собрать Корней! Некоторые из них было невозможно понять с первого раза. Тогда она просила его объяснить.

У них возник обычай заниматься этим в постели, перед сном, своеобразный суррогат сладкого часа. Он ласкал губами Царевну, в то время как она излагала свой вопрос. Затем она так же ласкала Царя, а он отвечал — это продолжалось значительно дольше. А потом он очень медленно прогуливал змея по ее попке, снаружи и внутри, и одновременно с этим они вели дискуссию по теме, постепенно затухающую по мере того, как он засыпал или, наоборот, возбуждался сильнее.

Ее жажда нового, не находя утоления в ласках, обратилась к информации. На какое-то время она сделалась информационным наркоманом. Каждая новая книга не только расширяла ее кругозор, но и очевидно требовала все новой порции этого наркотика, одновременно ускоряя процесс его усвоения. Она интуитивно чувствовала, что любая новая информация, интересная и сама по себе, могла бы когда-нибудь пригодиться ей в жизни. Она понимала, что грядущий момент, счастливый и долгожданный, враз оборвет ее общение с книгами Корнея, да и не только с книгами — с самим Корнеем, с его друзьями, даже с училищными педагогами — и стремилась успеть извлечь из этого общения все что только сможет.