Исповедь узницы подземелья

– Или вы тут хотите остаться?! – раздалась неуместная шутка.

Я собралась с духом и полезла наружу. К счастью ноги принадлежали соседскому мужику, которого позвали быть понятым.

«Я просто не мог поверить в реальность происходящего, – рассказал участвовавший в освобождении пленниц прокурор Валерий Марюшкин. – Лица девушек, вышедших из бункера, были белы как снег, они заслоняли ладошками глаза от солнца. Лена была на восьмом месяце беременности, и ее пришлось выносить на руках. Когда я спустился вниз, то увидел рисунки на стенах бункера. На вырванных из альбома листах помахивала хвостом русалка, глядела на цветок веселая корова. А над кроватью во всю стену улыбалось веселое солнышко… Помню, как от жалости перехватило горло…». (интервью было дано Марии Василь, журналисту украинской газеты «Факты», от 28 мая 2004 года – спустя всего пару недель после нашего освобождения)

Записка все-таки дошла до адресата, за что я выражаю огромную благодарность студентке Алёне, которая оказалась неравнодушной к чужой беде и спасла нас. Для меня она навсегда останется человеком с большой буквы. Алёна, вдруг ты прочитаешь эти строки, откликнись, пожалуйста! Я хотела бы лично обнять тебя и поблагодарить за то, что ты сделала. Что не выкинула этот клочок бумаги, что все-таки отнеслась к нему серьезно и отнесла в милицию. Спасибо тебе!

Мне остается только благодарить бога за то, что Мохову не удалось запереть еще одну девушку в этом мрачном подвале, и второй ярус железной кровати так и не узнал третьей узницы.

Я стояла на улице, рядом с ненавистным гаражом и прижимала к груди свои тетради со стихами и альбомы с рисунками. Я вновь обрела свободу, это было невероятное чувство, и даже сейчас, спустя много лет, я не могу описать свои ощущения в тот момент, когда глядя на майское синее небо, я понимала, что теперь все мои желания, о которых я так долго мечтала, начнут сбываться. Вот прям с этой самой минуты.

До сих пор не укладывается в голове, как Мохову удалось провернуть такое преступление. Почему никто не задался вопросом, что за бункер он роет в течение трех лет? Почему его мать, которая жила в этом же доме, ни разу не задалась ни единым вопросом? Или она так легко приняла на веру историю про нутрий или кроликов, которых якобы собирался держать в подвале ее сын? И потом – неужели она не видела, как сын на протяжении трех лет вносит в гараж сумки с продуктами? Или ей просто удобно было ничего не замечать? За годы, прошедшие с момента освобождения, я перечитала сотни книг по психологии. Все, как один, психологи говорят, что любые отклонения в сексуальной сфере – это наследие детства. Мне кажется, что всё, случившееся с «хорошим мальчиком, заботливым, добрым сыночком» Алисы Моховой – это и ее вина не в последнюю очередь. Если бы не ее властность, желание контролировать выбор женщины сыном, кто знает, может, ему, этому тюленю, (а позже из публикаций в СМИ мы узнали, что именно такое прозвище было у Мохова среди рабочих агрегатного завода, где он работал) и не пришло бы в голову искать сексуальных рабынь…

Нас с Леной посадили в милицейскую машину и повезли в местную больницу для осмотра и выявления физических повреждений, травм и отклонений. Вопреки здравому смыслу, врач, назначенный проводить эту процедуру, был мужчиной. Не понимаю, кто и какой логикой руководствовался, что даже не пришло в голову очевидное: мне, девочке, которую насиловал практически каждый день три с половиной года вонючий мужик, было жутко даже представить, как я разденусь и тем более сяду на гинекологическое кресло. Ощущение незащищенности и чувство стыда, в которое ты погружаешься, как в топкое болото, чувство, которое я испытывала из раза в раз, обнажаясь и ложась на красное одеяло перед своим мучителем, – всё это вновь пронеслось в моей голове, и я отказалась…

Уже ближе к вечеру нас все в том же автомобиле наконец-то привезли в Рязань, в отделение полиции для встречи с родными. Как потом мне рассказала мама, ещё ранним утром ей позвонили из прокуратуры с сообщением, что дочь нашлась живой. После этого сообщения еще целых двенадцать часов мамочка ждала разрешения приехать и забрать меня… У меня же было ощущение, что я физически чувствую, как тянется время. Казалось, что время ожидания встречи с мамой в эти несколько часов было более муторным и нервным, чем всё время нашего заточения.