Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Тем временем бензозаправщик окончательно обосновался за большим столом, он снял официантскую куртку, повесил на плечо аккордеон. Под новые аплодисменты сидящих мадемуазель Гуффруа взбирается на стул, оттуда на стол, осторожно становится между приборами. Под аккордеон она запевает старинную шуточную песенку про девушку, которая встречает в поле молодого человека; когда дело доходит до припева, где молодой человек внушает девушке, что под юбки к ней залетел птенец, которого необходимо освободить общими силами, судомойка приподнимает за уголки свой белый передник, взмахивает им и маленькими шажками танцует среди тарелок и рюмок. Ее хриплый голосок разносится по залу. Собравшиеся смеются, аплодируют, требуют следующей песни. Но бензозаправщик снимает аккордеон с плеча, хватает певицу за талию, снимает со стола, целует. Она вывертывается и, приплясывая, убегает в кухню.

— Не правда ли, — говорит Базиль, — что по сравнению с этим Париж?!

Во время своего второго выхода мадемуазель Гуффруа просит присутствующих подойти поближе.

Туристы, с бокалами в руках, группируются вокруг большого стола. Возникает круг из стульев, в центре которого высится стол, наподобие длинной узкой сцены. Базиль, Боде и Марцин присоединяются к зрителям.

К репертуару весьма фривольных песенок, которые исполняет мадемуазель Гуффруа, хозяйка добавляет шампанское. Два американца громогласно требуют виски, но не получают.

— Принято ли, чтобы судомойка устраивала такой дивертисмент? — спрашивает Марцин.

— Нет, — отвечает Базиль, — не принято. Как не принято и то, что люди разных национальностей сидят за одним столом, разговаривают, смеются. Но ведь это и есть частица мира, частица движения за мир, — разве за это не стоит выпить шампанского?

Гуффруа кончает очередную песню, бензозаправщик снова снимает ее со стола и целует. Она опять ускользает от него в кухню. Один из гостей, тучный бельгиец, встает, поднимает свой бокал и пьет за дружбу, которую узнал здесь, в отпуске, дружбу жителей Ле-Пти-Даль; он заверяет их, что непременно приедет сюда следующим летом.

Все пьют вместе с ним.

Низенький краснолицый человечек взбирается на стул и подхватывает тост: он из Англии, он тоже сюда приедет, как приезжает уже четыре года подряд; дружба — это мост, протянувшийся над Ла-Маншем, и не нужно никакого туннеля между Великобританией и Францией.

Тронутые его нескладной французской речью, местные жители дружно хлопают в ладоши.

Марцин ощущает необходимость использовать момент.

Какая-то внутренняя сила побуждает его вскочить с места. Шампанское его воодушевило, он заразился общим волнением. На правильном французском языке, без единой ошибки он произносит тост: «За мир!»; нигде, говорит он, увлеченный собственным порывом, нигде нет более веских оснований желать мира, чем на побережье Нормандии; никто не имеет большего долга призывать к миру, чем немец.

Его слова звучат чересчур торжественно.

По лицам разливается серьезность. И хотя все пьют за мир, атмосфера решительно изменилась: нет и следа былой непринужденной веселости. Даже бокалы вдруг стали тяжелее, их трудно держать в руках.

Марцин садится.

В зале царит молчание. С трудом, не сразу вновь завязываются разговоры. Но это уже другие разговоры.

Человек говорил о мире. Но те, кто его слушал, говорят о войне. Обмениваются воспоминаниями. Краснолицый англичанин хвалит боевые качества немецких солдат. Господин из Рурской области восхищается согласованными действиями союзников. Мужчины рассуждают, что могло бы быть, если бы все было не так, а иначе; даже булочник Гено конфиденциально шепчет на ухо Боде, что немецкий оккупационный режим во Франции, что ни говори, был не так уж плох.

Группки разделились на мужские и женские. Моды, болезни, воспитание детей. Политика, война.

Базиль понуро молчит.

Напрасно хозяйка, желая поднять настроение, велит принести для всех по стакану кальвадоса.

Напрасно вновь старается судомойка Гуффруа: напрасны ее самые неприличные песни, самые рискованные телодвижения.

Нет больше легкости в зале. Принесенная яблочная водка только тяжелит и туманит мозги.

Боде потянуло на свежий воздух.

Под ясным ночным небом простерлась плас де л’Эглиз. Через запотевшие окна гостиницы свет падает на асфальт.

В нескольких шагах от Боде открытая боковая дверь. Он получает возможность заглянуть в кухню.

Мадемуазель Гуффруа стоит там, обнявшись с бензозаправщиком из гаража Лекуте. Ее руки сомкнулись у него на спине, из них свисает посудное полотенце. Она рыдает.

Он не знает, была ли причиной эта молчаливая сцена, или алкоголь, или воспоминания, потревоженные приездом Марцина; так или иначе, он идет к ярко освещенной неоном телефонной будке на другом конце площади. Бросает в автомат пятифранковую монету. Набирает 19 — номер междугородной. Ждет длинного гудка. Набирает 49 — код Федеративной республики. Набирает Берлин. Набирает номер Марианны. Сам удивляется, как четко этот номер запечатлелся в его памяти.

Заспанный женский голос.

Звяк — монета проваливается.