Испытание временем

Ученые Европы и Америки дружно откликнулись на открытие советского ученого, отовсюду шли вести о новых и новых успешных опытах. Открытие Гурвича было признано всем миром. На конгрессе радиобиологов председатель конгресса Маркони торжественно ввел в зал заседаний советского ученого, чтобы продемонстрировать свою приверженность к новому учению и его автору. Гурвич произнес речь на безукоризненном французском языке, и когда газеты воспроизводили его портреты и восхищались докладом — виновник торжества, равнодушный к прелестям Венеции и Рима, мчался уже в Советский Союз. Для него это была лишь хлопотливая поездка, временный переход из одной лаборатории в другую — чужую и непривычную.

Великое счастье делать открытия, но творить их лучами, которых увидеть нельзя, методом недостаточно совершенным, — труд невообразимо сложный. Всегда найдутся причины усомниться и заново проверить себя и других. Ни здоровье, ни годы не позволяют ему медлить, впереди работы на целую жизнь. Помощники разбредаются, оставляют исследования над митогенетическими лучами и следуют за фактами в смежные науки. Нет преемника с твердой рукой и сильного опытом. Словно предчувствуя, что дело, за которое отдана жизнь, может захиреть, он торопит себя и других. Еще стремительней поток его идей, обильней проекты и гипотезы. Не вышло — не беда, и гипотезу перестраивают на ходу. Ни секунды промедления, никаких остановок. Страстный, взволнованный, — ему некогда терзаться сомнениями.

Сотрудник докладывает:

— Я открыл, Александр Гаврилович, что бактерии излучают во время деления.

— Расскажите об этом микробиологам, — следует невозмутимый ответ, — я только гистолог… Советую впредь заниматься собственным делом.

Все, что выходит за пределы его интересов и не укладывается в гипотезе, занимающей лабораторию в данный момент, лишено для него значения.

На этот раз сотруднику повезло, французский ученый из института имени Пастера сообщил Гурвичу новость: он открыл, что в процессе деления бактерии излучают. Профессор не мог допустить, чтобы первенство помощника досталось другому, и забракованную работу направили в печать.

Многолетняя сотрудница, посланная в клинику для диагностирования раковой болезни средствами митогенетических лучей, усомнилась в том, что кровь таких больных утратила способность излучать, и сообщила об этом профессору. Ее срочно пригласили в лабораторию. Холодно поздоровавшись и не предложив ей сесть, ученый сказал:

— Ваши эксперименты нас не интересуют. За консультацией обращайтесь к кому-нибудь другому. Мы вас у себя не задерживаем.

Ни малейшей попытки указать на ее ошибку, переубедить, дать время опомниться и передумать. Суровый учитель этим не ограничился, во все лечебные инстанции последовали письма с предупреждением, что прежняя сотрудница не заслуживает доверия, она извратила методику и доказала свою некомпетентность.

Две черты характера Александра Гавриловича Гурвича предопределили заслуженный взлет его славы и печальный конец научной деятельности.

И в университете и в Институте экспериментальной биологии, куда его пригласили директором, он, фанатично верный своим идеям, убежденный в их непогрешимости, легко восстанавливал инакомыслящих против себя. Беспощадный к себе и к другим, отказывался от малейшего компромисса, когда благоразумие подсказывало не настаивать сегодня на том, что со временем займет достойное место в науке.

Не будучи идеалистом, он охотно распространялся о своей дружбе с Дришем — автором современного витализма, причислял себя к виталистам, хотя никогда им не был; публично дарил свои симпатии генетикам, причислял себя к ним, когда это направление в науке подвергалось осуждению. Противники всего этого не прощали ему и с особой силой обрушились на его новую теорию клеточного биологического поля. Это невинное учение о законах перемещения зародышевых клеток и силах, господствующих в них, — было провозглашено чистейшим механицизмом. Гурвич отказывался давать какие-либо объяснения, отстаивать свою правоту, и в 1948 году его освободили от занимаемой должности директора.

Напрасно новое руководство института предлагало опальному профессору другое место у себя, зачисляло консультантом без несения каких-либо обязанностей, — Гурвич отказывался подписывать денежную ведомость и принимать назначенный ему оклад. Каждый месяц бухгалтер являлся на квартиру ученого, выкладывал ему деньги и уносил их назад.

До конца своей жизни Гурвич продолжал работать у себя на квартире. Сейчас эти труды продолжают его дочь с двумя сотрудниками в Институте физиологии и внук на кафедре университета.

* * *

В 1940 году научно-биографические повести о Павлове, Быкове, Сперанском и Гурвиче после опубликования их целиком в журналах «Красная новь» и «Молодая гвардия» вышли отдельной книгой, с предисловием ближайшего помощника Павлова профессора Подкопаева Н. А. под названием «Законы жизни».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

24 марта 1937 года я получил лестное для меня письмо от замечательного хирурга и человека Вишневского Александра Васильевича. Вот что значилось в нем: