Испытание временем

— Он со всеми об этом говорит. Соглашаешься с ним — плохо, не соглашаешься — еще хуже.

— Этот жестокий человек, — жалуется девушка, — отцу моему в лицо плюнул…

Старик кладет руку на плечо Шимшону и печально говорит:

— Я сказал ему, что два сына моих добровольцами в армии… Он рассмеялся и не поверил… Так вот, молодой человек! Отдаешь им детей, кровь свою, а они плюют нам в лицо!

Он умолкает и машет рукой. Еврей с шрамом на лице с жаром восклицает:

— Говорите, реб Ишика, облегчите свое сердце… Говорите, пусть знает, кто мы и как мы живем!

Старик качает головой. В другой раз… не теперь… Но его тесней обступают и настойчиво просят:

— Не отказывайтесь, реб Ишика, пусть добровольцы знают, за кого они идут умирать…

Он пожимает плечами и неохотно уступает:

— Что я ему скажу? Он сам должен это знать… Им нужны жертвы, надо же на ком-нибудь выместить свои неудачи… Они говорят, что мы прячем на кладбищах золото и серебро, а в погребах — немецкие эскадроны, в гусиных шкварках пересылаем деньги немцам, в бородах наших носим телефоны для связи с врагом… Они выселяют нас из прифронтовой полосы, из наших местечек, где мы родились и выросли, гонят, как злодеев, этапом. Сыновей забирают по мобилизации, а жен выселяют. Они убивают нас, не щадя детей и стариков, насилуют наших дочерей…

Девушка отворачивается и прячет лицо в платок.

Наступает ночь. Мимо вокзала проходят эшелоны, они останавливаются, роняют и подбирают одетых в серое людей.

Шимшон сидит около черноглазой девушки и слушает ее грустную повесть.

В полночь стучат запоры, скрипит дверь, и камера наполняется жандармами. Узников ведут на вокзал и, прежде чем посадить в вагон, читают постановление. Они обречены на изгнание… «Шимшона Галаховского, — объявляет жандарм, — еврея, не имеющего правожительства в прифронтовой полосе, направить с проходным свидетельством на родину…»

Шимшон бережно складывает свидетельство, прячет его за пазуху и неожиданно находит там почтовую марку, синюю юбилейную марку с изображением царя. Согретая на груди, она тепла, как живая. Шимшон смотрит на жестокий лик, на ядовитую улыбку своего исконного врага и думает, что пригрел на своей груди змею…

ШИМШОН ПЛАЧЕТ, СМЕЕТСЯ И СОМНЕВАЕТСЯ

Со свертком под мышкой, в сапогах и солдатской шинели Шимшон является домой. Дувид отводит глаза от работы, мельком оглядывает гостя и снова шьет. Рухл всплескивает руками, отстраняет от себя сковородку и спешит навстречу сыну. Она обнимает его, целует, осматривает с головы до ног и снова целует. Она не изменилась, все такая же, с большими грустными глазами и темной родинкой на щеке. Руки ее трепещут, касаются его плеч и, обессиленные, падают. Она видит низко склонившегося над работой мужа, равнодушного и холодного, смущенные взгляды сына и с деланной веселостью восклицает:

— Посмотри, Дувид, кто к нам пожаловал! Боже мой!..

Дувид поднимает голову и как будто чего-то ждет.

— Здравствуй, отец! — протягивает ему Шимшон руку. — Как здоровье?

Старой неприязни как не бывало… Они дружно беседуют, расспрашивают друг друга, смеются над минувшими невзгодами. Рухл покидает их: канун субботы, ее ждет дело. Счастливая, она любуется ими, радуется их теплой, сердечной беседе, и единственное ее желание — чтоб мир этот не прерывался никогда.

— Ты кстати приехал, — говорит отец, — у меня дивный отрез на костюм для тебя… Пора сбросить тужурку, ты уже не мальчик.

Он склоняет голову набок и опускает глаза.

— Не стоит, отец, тратиться, — возражает сын, — бог даст, я устроюсь на службу, купим готовый костюм, подешевле…

Он заглядывает отцу в глаза и делает открытие, что они добрые, серые…

— Пора стать для семьи подспорьем. Полный дом едоков, а кормилец один.

Отец и слушать не хочет, глупости какие!

— Не собираешься ли ты объявить меня стариком?.. Рано, сынок. Я поработаю еще — и на славу.

— Ты не понял меня, отец… Нет нужды ждать, когда ты из сил выбьешься. Ты достаточно потрудился на своем веку.

Молчание. Отец и сын переглядываются.

«Вот ты какой, — говорят глаза родителя, — чужая сторона научила. И слава богу, мир в семье — божье благословение».

«А я не знал, — отвечают глаза сына, — что так сильно люблю тебя. Сердце мое радуется, точно я впервые нашел тебя…»

Как в праздничный день, на столе появляются фисташки. Рухл берегла их для гостей, но может ли быть гость более желанный, чем Шимшон? В глухих тайниках своих она находит тонкий ломтик медового пряника, сохранившийся с давних пор. Сын рассказывает о большом городе, о евреях-извергах, населяющих его, о Мозесе, о Турке и Егуде-сапожнике. Дувид-портной заслушался, забыл обо всем на свете, глаза его сверкают, чудесный рассказ о неведомом мире взволновал его до слез… Как страстно он любит новости, забавные и трогательные истории!.. Этот Шимшон порядочно изменился, так приятно послушать его.

Фисташки съедены. Темнеет. Зажигается в небе первая звезда, и наступает праздник. В доме убрано, все углы чисто вымыты. Отец встает из-за стола и спрашивает:

— А теперь чем ты думаешь заняться?