Испытание временем

— Откуда? Какими судьбами?

Он привлекает Шимшона к себе и вдруг замечает его возбужденное состояние.

— Что с тобой? Куда ты, постой! Говори, что случилось? Пойдем ко мне, побеседуем. В таком виде я тебя никуда не пущу!..

Дейчман уводит его к себе, в маленькую комнатку со множеством книг на полках, усаживает в мягкое глубокое кресло и, откашлявшись, опускается рядом.

Из кухни выходит маленькая, щупленькая женщина с такими же, как у сына, светлыми глазами и полными пунцовыми губами. Она издали ему улыбается, нежно трогает его лоб и молча уходит, словно только за этим и пришла. Поэт удобней располагается и, усталый, зевает.

— Что же ты, Шимшон, не спросишь, чем я собираюсь удивить мир?

Он добродушно смеется. Ему понятно смущение Шимшона.

Мальчик совсем растерялся, близость знаменитости, видимо, волнует его.

— Я пишу, мой друг, книгу против Отто Вейнингера… Ты слышал, конечно, о нем… Безумец создал карикатуру на женщину, написал памфлет «Пол и характер» и застрелился. Против этой книжки протестуют все культурные люди, и я присоединяю свой голос возмущения. Мировое общественное мнение будет на моей стороне.

— Обязательно будет, — из вежливости соглашается Шимшон.

Поэт давно уже забыл, зачем привел с собой мальчика.. С той же страстностью, с какой лишь недавно клеймил Макиавелли, он негодовал и возмущался Вейнингером… Не видеть подлинной причины, не слышать голоса истории. Виноваты жестокие предки, основатели культа Вакха и Диониса, храма Венеры, лупанария, виновата Книга Вед…

Шимшон давно уже не понимает своего собеседника, из всего произнесенного единственно запомнилось ему слово «лупанарий». Это красочное слово его занимает, и он не дождется, когда узнает значение его.

Мать снова появляется из кухни, чтоб перебить сына на самом важном месте. В руках у нее дымящаяся чашка кофе, на губах теплая улыбка.

— Зейделе, дорогой мой, успокойся… Оставь их, бог с ними… Как видите, — обращается она к Шимшону, — каждый день у него новый враг. То был Платон, носился с ним, горячился, нервничал, пока кровь горлом не пошла. Потом явился Сократ… Чем он ему насолил — один бог знает, но пролежать Зейделе пришлось недельку в постели. Недавно только разделались с Макиавелли, и уже в добрый час новое несчастье — Вейнингер… Я говорю ему: «Брось их, будь они неладны, ты в тысячу раз умнее всех Сократов и Платонов…»

Старуха и сын улыбаются. Она вовсе не сердится на него. Ей просто приятно таким маневром распечь его, потрогать за лоб и уйти. Пусть знают люди, какое у нее сокровище, с какими великими людьми ее Зейделе запанибрата.

Когда она уходит, поэт нагибается к Шимшону и многозначительно шепчет:

— Одно притворство… Она все одобряет. Положительно все… Сама пламенеет огнем протеста… Знает все промахи Платона, осуждает Сократа, терпеть не может Макиавелли, — притворяется ворчливой…

Шимшон смотрит на близко склонившегося к нему Дейчмана, и он кажется ему прозрачным. На висках просвечивают голубые жилки, они извиваются вкривь и вкось, как дождевые потеки на стекле. Светлые глаза его глубоки и бездонны; пристально заглянуть в них — и все откроется: мысли и желания.

«Кристаллический человек», — говорят о нем в городе. «Прозрачный», — думает Шимшон.

Дейчман долго еще говорит.

— Вся наша жизнь должна быть посвящена протесту… Пусть ничего не ускользнет от нас, наш долг — обнаружить зло и восстать против него…

На память Шимшону приходят события вечера: оскорбления, обиды, протесты, возмущение, — и он неожиданно чувствует себя соратником поэта. Годы — свидетели: жизнь его — вечный бунт, непрерывная борьба за справедливость. Мозес и Турок, Егуда и взводный Израиль Бык, друзья и совратители, — разве он не отстоял себя, ценой протеста и возмущения не добился торжества правды?

Новая идея вдруг осеняет Шимшона. Он набрел на счастливую мысль. Дайте ему только обдумать, обсудить, такие вещи сразу не делаются… Ну да, конечно, эта идея — сокровище! Дейчману недолго осталось жить на свете, городу грозит опасность остаться без поэта… Это не вакансия раввина или кантора, доступная каждому еврею, такого не всякий может заменить. Впереди слава, независимость и верный заработок! Надо только протянуть к ним руку… Голова Шимшона полна мыслей, если изложить их на бумаге, хватит на целую кипу книг. Какой сокрушительный удар для врагов, и в первую очередь для упрямого, бесчувственного отца! Бывший цирюльник, никому не ведомый Шимшон — преемник Зейделя Дейчмана! Речи его полны протеста, они сокрушают, приводят в восторг и в трепет сограждан. Он никому пока ничего не скажет и будет днем и ночью писать.

— Извините меня, м-сье Дейчман, за дерзость, я хочу вас кое о чем спросить. Как вы думаете, вышел бы из меня писатель?

Вместо ответа поэт неожиданно спрашивает:

— Вы, Шимшон, паспорт свой держите при себе?

— Еще бы! Кто расстается с таким важным документом!

— Оставьте его мне на несколько дней.

С удовольствием… В сущности, он ему сейчас почти не нужен.

Поэт вдруг задумывается, берет Шимшона за плечо и говорит: