День подходит к концу, давно забыты недавние споры, неприязнь первой встречи. Все уже пересказано. Над городом простерлась ночь, бледный свет мерцает в окнах тюрьмы.
Речь заходит о каторжниках, о невинно осужденных, о повешенных и замурованных в этой темнице. Муня говорит страстно — он повествует о людях, брошенных в подземелье, о мучителях и жертвах, о пытках и казнях. Шимшону жутко и любопытно, он закрывает глаза, забывает о ночи, о каменных мешках за тюремной оградой и о самом себе…
— Осторожно, Шимшон, обойдем это место… Здесь лежит Хаим-слесарь… Он в день рош-гашоно пристрелил богатея Аврума Барского. Его повесили…
Маленький бугорок, каких здесь много, — ни виселицы, ни могильного памятника.
— А ты не ошибся? Присмотрись лучше.
— Не дури, Шимшон, я знаю каждую травинку здесь…
Всходит луна. На пути ее собрались седые облака. Точно искра в соломенной скирде, она то вспыхивает, то угасает.
Друзья возвращаются домой.
— Две недели — и мы будем счастливы. Сходим пока в экономию Бродского, подработаем, а там — и на службу.
— Он не возьмет нас, Муня, я ночи проводил у ворот его завода в Одессе.
— Времена переменились, все ушли на фронт, люди теперь нужны…
Имение Бродского не за горами. Но как пуститься в путь без денег? Шимшон долго думает над тем, где раздобыть рубль, и вспоминает о бабушке Ривке. Скупая старуха иногда давала ему мелочь — две-три копейки… Времена меняются, кто знает, не возвысится ли ее щедрость до рубля?..
Он является на толкучку и, склонив голову, останавливается у дверей лавки. И поза и движения его рук — невольное подражание Дувиду-портному.
Из-за прилавка выходит старуха. Она вытирает руки о фартук и заговаривает тонким, девичьим голоском:
— Что скажешь хорошего?
Длинная, тщательно обдуманная по дороге речь — где она? Ни следа ярких, убедительных слов. Шимшон вспоминает, как поступал в таких случаях отец, и хватается за всплывший в памяти пример, как за спасательный обломок:
— Мне нужен, бабушка, рубль. Хоть кровь из носу…
Рука его вращает брусок свинца, глаза опущены. Она смотрит на него исподлобья.
— Тебе нужен рубль, а мне — сто… Может быть, ты скажешь мне, где их достать?
Начало сулит мало хорошего.
— Ты и отец твой думаете, что я рубли под прилавком чеканю.
Сейчас посыплется брань, она будет над ним издеваться и созовет соседей, чтобы на глазах у всей толкучки швырнуть ему рубль.
— Непутевый ты, Шимшон, человек… Шлялся-шлялся, а что толку? Голым уехал и голым вернулся.
— Я, бабушка, не виноват, мне не везет…
Отец в таких случаях склонял голову набок и бледнел… Как это сделать? Разве представить себе старуху тигром?
— Что ты уставился на меня, неудачник? Думаешь испугать? Как тебе не стыдно! Одумайся, возьми себя в руки.
Она долго и горячо поучает его, вернее — ест его глазами и терзает языком.
Судя по тому, как сокращается между ними расстояние, можно опасаться всяких неожиданностей.
— Отец твой лентяй, бездельник, и ты не лучше его. Зачем тебе рубль, что ты с ним сделаешь?..
Он забыл приготовить ответ… Ему надо постричься, сходить в баню и… купить себе пару носков…
— Всего лишь?
— Да, да… Ничего больше, — отвечает Шимшон, готовый всеми средствами защищать свою ложь.
— Зачем же тебе рубль? Постричься, — откладывает она на пальцах, — пять копеек… Да что я говорю, по старой памяти реб Иосл пострижет тебя даром… Баня — десять копеек… Уж не думаешь ли ты сходить в «дворянскую», принять ванну, нанять банщика?
— Нет, нет, — делает он успокоительный жест.
— С меня бери пример, — с уверенностью опытного человека рекомендует старуха, — я плачу гривенник, прохожу в «общую» и «случайно» попадаю в чужую ванну… Поймали — так я ошиблась. Что с голого возьмешь?.. Дедушка твой никогда в бане не был… Сходит в микву[15]
, окунется в холодной воде, и с него достаточно. А носки я тебе припасла. Прекрасные, прочные, в десять лет не сносишь…Она вытаскивает из-под прилавка пару старых, изношенных носков, рябых от множества штопок, и сует их ему в руки, сует нехотя, как бы отделываясь от него навсегда.
— Живешь как в аду, в беготне, в хлопотах, хоть бы кто-нибудь помог… Стоит на дороге гиря, как ее перетащить? По силам это мне?
Шимшон спешит убрать гирю и кучу железа вокруг нее.
— Или на чердаке у меня два пуда свинца застряло, а покупателям приходится отказывать…
И свинец, и медь, и два мешка рубанков занимают новые места.
— Видишь, сколько хлопот, — говорит бабушка. — Ну, кажется, все. — И она жадно ищет глазами, что бы еще взвалить на него…
Он уходит от нее усталый и разбитый, с парой штопаных носков в одной руке и двумя пятаками в другой… Кажется, он до мелочи скопировал отца. Чем объяснить неудачу? Десять копеек на баню, — скупая ведьма!.. Пред глазами его маячит тесная «общая» и бабушка, осторожно выглядывающая из чужой ванны.