Проведенные в имении дни запомнились надолго. В памяти засели: кислый запах хлеба, дышащий жаром локомобиль, нагайка смотрителя и ноющее от работы тело. Надежды не сбывались. За «краснобилетниками» ушли «синебилетники», поговаривали о призыве «белобилетников», а Шимшон и Муня все еще оставались без дела. Никто их не рвал на части, не предлагал им должностей бухгалтера и главного приказчика. Товаров в городе становилось все меньше, лавки закрывались, появлялись безработные.
В это время случилось в городе странное событие: Дейчман со своим другом Рафаилом, захватив деньги богатея Красновского, бежали. Их поймали в Николаевке. У Рафаила нашли паспорт Шимшона. Вмешалась еврейская община, дело замяли, но звезда Дейчмана погасла. Он слег и тяжело заболел. Шимшон учел это и решил торопиться. Под видом поисков работы он уходил из дома в городской сад и, забравшись в кусты, усердно писал.
Что это были за произведения! Самые разнообразные: повести, рассказы, романы и пьесы. Враг многотомных сочинений, Шимшон любой сюжет укладывал в десять — пятнадцать страниц. Работа шла легко и плавно, без черновиков и помарок. Шимшон мог с полным правом сказать, что писал кровью своего сердца: трагические положения вызывали у него слезы, юмористические страницы оглашались неистовым смехом — он восторгался собственной выдумкой, открывал в себе редкие чувства, неутомимую жажду справедливости и недюжинную страсть. В романе «Пугачев», весьма напоминавшем «Капитанскую дочку», торжествовали беспристрастие и добродетель. Гринев был повешен жестокой рукою автора, а капитану крепости оставлена жизнь и возможность по-прежнему муштровать своих солдат. В рассказе «Где любовь, там и бог» исправлена была еще одна несправедливость: Лаврецкий и Лиза «соединили свои сердца». Герой Шимшона Иван Пузырь, не в пример Тарасу Бульбе, произнес наставительную речь и вернул заблудшего сына в свои объятия. В пьесе «Контролер» мошенника Хлестакова хватали и на глазах публики вешали: справедливость выше всего!..
Всякого рода пейзажи, описания времен года и природы, все, что не относилось к делу, рука автора душила в корне. Таков гений — он лаконичен и прост.
За одним из таких произведений застал его в кустах Мунька. Обиженный друг долго молчал, прикидывался равнодушным и даже пытался напевать песенку, но не выдержал и заговорил. Прежде всего он должен сознаться, что Шимшон никогда не отличался порядочностью: избегать близкого человека, не показываться на глаза в течение месяца!.. Шимшона одолевают фантазии… Что ж! Никто без причин с ума не сходит! Но к чему было скрывать?
— Напрасно ты кипятишься, — следовал ровный, вразумительный ответ. — Я решил стать писателем и стану им во что бы то ни стало…
— Подумаешь, важность — писатель, — иронизировал Муня, видимо считавший литературу последним делом. — Не собираешься ли ты сделаться Тургеневым, Лермонтовым, Гоголем?.
— А почему бы и нет?
— Ну? — усомнился Мунька.
— Посмотришь, — заверил его Шимшон, мысленно сталкивая классиков с пьедестала и расчищая место для себя.
Они молча оставили сад и зашагали рядом, без слов, как чужие.
— На заводе Израиля Гомберга набирают чернорабочих. Шестьдесят копеек в день…
Тоже новость! Муньке, очевидно, говорить не о чем!
— Не хочешь ли ты стать маклером?
— Шестьдесят копеек — хорошие деньги, надо соглашаться, пока не поздно…
Шимшон прижал к сердцу рукопись своего романа и отрицательно покачал головой.
— В своем городе заниматься черной работой? Носить грязный, замасленный костюм, ходить по улицам с лицом, измазанным сажей, как у трубочиста? Чтобы прохожие тыкали в меня пальцами? Никогда!
Чваниться нечего, Муня докажет ему свою правоту:
— Труд, Шимшон, не позор, честное слово… Все порядочные люди вышли из рабочих.
Это не новость: великий Эдисон — изобретатель граммофона — был простым рабочим. В Америке все дозволено… Здесь совсем иное дело.
— Не уговаривай меня, Муня, ты бросаешь слова на ветер.
— Быть теперь рабочим — одно удовольствие. Сотни и тысячи рублей платят, только бы приняли на работу.. Посмотри, какая горячка пошла на заводах. У Гомберга работают одни коммерсанты, коммивояжеры и бухгалтеры. Все известные люди стоят теперь у верстака…
Шимшон прищурил один глаз и недоверчиво покачал головой. Муня считает его дурачком, круглым идиотом.
— Не скажешь ли ты мне, откуда взялась эта мода? Я что-то о ней не слыхал.
Муня сделал вид, что не заметил иронии.
— Заводы дают отсрочку от военной службы. Все резники и сыновья раввина работают на оборону…
Допустим! Но у него еще одна причина не торопиться с ответом. Слово еще за Дейчманом.
— Я подумаю, — прощаясь, сказал Шимшон. — Завтра дам тебе ответ.
Он ждет, пока Муня свернет за угол, и стучится к Дейчману.
Поэт, бледный, с глубоко запавшими глазами, сидит за письменным столом и вытирает вспотевший лоб. Он кивает гостю головой и придвигает ему стул.
— Садись. Как живешь? Нашел службу или все еще ищешь?
«Какой он прозрачный», — думает Шимшон и невольно закрывает глаза.