Джордж, вы спрашивали, согласился бы я провести бракосочетание, если один из супругов исповедует иудаизм, а другой – ислам. Меня никогда не просили о подобном. Но я проводил такие обряды вместе с христианскими священниками. Несколько лет назад мы проводили такую церемонию вместе со священником колледжа Святой Троицы: дочь одного из наших сотрудников, иудейка, выходила замуж за христианина. Еще мы сочетали браком иудея и христианку – в маленькой часовне в Уэльсе; церемонию вместе со мной проводил священник-методист. В обоих случаях мы с христианскими священниками составляли службу так, чтобы это было приемлемо как для христиан, так и для иудеев, и крайне осторожно включали в текст церемонии отсылки ко Христу и молитвы с упоминанием Его имени, которые могли бы вызвать возражения у иудеев. Мы стремились к созданию совместной литургии. Я принимал участие в подобных церемониях, потому что как раввин, я верю в то, что моя обязанность – помогать иудеям в их личной жизни, а также представлять иудаизм для неевреев в как можно более привлекательном ключе. Конечно, многие раввины-реформисты не согласились бы с подобным подходом. Я уважаю их точку зрения, хотя и не разделяю традиционалистских убеждений.
Кстати, к вопросу о гомосексуализме. Следует отметить, что в рамках реформизма и других неортодоксальных ветвей иудейской религии однополые браки иудеев принимаются и получают одобрение. Некоторые из моих друзей-раввинов проводили брачные церемонии для гомосексуальных пар. Но они отказывались делать это, если один из супругов был иноверцем. Для них все выглядит так: брак между двумя иудеями, независимо от их пола, приемлем, но брак с иудея с иноверцем – нет. Один мой друг, раввин, как-то заявил, что сам он готов и нарушить шаббат, и съесть некошерную еду, и благословить иудеев на однополый брак. Но благословить брак иудеев с иноверцами он не может: запрещает вера. Мне кажется, это довольно странно. Но такова его позиция, и он имеет на нее полное право.
Аборт
Когда наши студенты выбирают темы для работы по этике, самыми популярными становятся аборт и эвтаназия. Это очень актуальные проблемы, но студенты вскоре понимают, как трудно найти разумные аргументы и прийти к определенным выводам по этим вопросам.
Аборт – это крайне сложная тема: мы не можем с точностью сказать, когда именно душа соединяется с телом (если они вообще разделены). Должны ли мы разработать особую систему ценностей для разных стадий эмбриональной жизни, и если да, то на каком основании? Когда рождается жизнь – в тот миг, как мы осознаем себя? Или когда начинаем чувствовать боль? Или когда эмбрион начинает приобретать человеческие черты? А может быть, есть еще какие-то принципы? Это все не просто параграфы из студенческих эссе. Многим женщинам, а иногда и мужчинам, приходится отвечать на эти вопросы перед лицом самой жизни.
Есть мнение, что именно воззрения на аборт сейчас раскалывают многие христианские сообщества. Эту точку зрения активно используют СМИ, когда говорят о молодых женщинах, покидающих Южную Ирландию, чтобы сделать аборт в Великобритании, где господствующей религией является англиканство. В спорах об аборте часто звучат слова «право женщины на выбор». Однако аборт по желанию чаще всего отстаивают неверующие. Последователи той или иной религии поступают иначе. И пусть многие христиане согласны с тем, что женщина должна иметь законное право на аборт, они не считают, что жизнь, еще не успевшую появиться на свет, можно пресекать просто ради удобства родителей. «Неотъемлемое право на жизнь» должно иметь приоритет перед так называемым «правом выбора».
Тем не менее существуют ситуации, при которых аборт имеет серьезные основания для оправдания. Нам еще предстоит ознакомиться с точкой зрения Давуда, но я считаю, что большинство христиан, включая католиков, согласились бы с вами, Дэн: аборт может быть оправдан, если необходим для спасения жизни матери. Однако если мы допускаем такое исключение, то мы вступаем на скользкий путь. А что если будущая мать – жертва изнасилования или инцеста? Представители Южной баптистской конвенции, как и многие другие христиане, также признают эти исключения. Жертвы изнасилования и так уже травмированы – так стоит ли им вынашивать ребенка, который станет живым напоминанием о насильнике? А если речь идет о беременной девочке-подростке, которая просто не способна растить собственного ребенка?