Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Отношения П.И. Бартенева с цензурой складывались непросто. Его неоднократно вызывали в комитет, пугали наложением ареста, ставили на вид помещение в журнале той или иной статьи, предлагали изъять из текста отдельные места, делали «категорические заявления», что статьи, подобные, например, «Извлечениям из записок Саблукова о временах императора Павла», «решительно не будут терпимы и будут подвергать редакцию законным преследованиям»[916]

. Некоторые статьи вообще изымались из журнала.

Особое внимание цензурных органов привлекали документы о декабристах, часто появлявшиеся в научных изданиях во второй половине XIX века. Политическая окраска событий придавала особую значимость подобным публикациям, одни из которых печаталась с исключениями, другие – вызывали дебаты в цензурном ведомстве. Так было со статьей П.Н. Свистунова «Несколько замечаний по поводу новейших книг и статей о событии 14 декабря и о декабристах», опубликованной в «Русском архиве» в 1870 году. Московский цензурный комитет получил выговор от Главного управления за незадержание статьи, которая, в отличие от уже бывших в печати и имевших «характер исторических материалов, не заключающих в себе оценки, а тем менее оправдания этого преступного покушения», делала первый шаг в этом направлении. Судебное преследование после выхода журнала в свет и возможное по нему наказание, по мнению управления, «в подобных случаях не только не могут вполне удовлетворить интересам правительства, не устраняя важного вреда, какой может причинить распространение предосудительных мнений в публике, но, напротив, могут представлять некоторые важные неудобства»[917]

. Таким образом, вышестоящая цензурная инстанция указывала нижестоящей, что задачей последней – задержание статьи до выхода ее в свет, а арест уже после опубликования мог вызвать нежелательный общественный резонанс.

Описанный прецедент четко характеризует направление цензурной политики. Работа, хотя и посвященная событиям сорокапятилетней давности, но имевшая политический контекст, не должна была появиться даже в издании, рассчитанном на узкий круг образованных людей. Подобных примеров можно привести множество; они были не исключением, а скорее правилом. Научные издания были чуть более свободны в публикации исторических документов и исследований в сравнении с другими органами печати, но в не меньшей мере зависели от цензурной опеки. Так, в 1867 году внимание цензуры привлекла книга писателя Д.Л. Мордовцева «Самозванцы и понизовая вольница». Утверждалось, что ее автор «косвенными намеками» обозначил противоречия между «провозглашениями» и деяниями Екатерины II («…Благие намерения только на словах, а на деле существовали во всех слоях, начиная с высших, неурядицы, распутство, воровство и разбой»). Вышедший без предварительной цензуры первый том сочинения Мордовцева не дал «достаточных поводов для судебного преследования», но Главное управление предложило столичному цензурному комитету обратить особое внимание на второй том, причем сделать это «до выпуска его в свет»[918].

Проблемы религии и нравственности, весьма важные с точки зрения общественного спокойствия, всегда были в сфере внимания цензуры. Предполагалось, что исторические публикации должны были, опираясь на традиции и каноны православия, поддерживать уважение к устоям общества. Прерогативой духовной цензуры являлась церковная богослужебная, житийная и т. п. литература, а также тексты религиозного содержания из сочинений светского характера. В массе исторической литературы по данной тематике наибольшее опасение обычно вызывали статьи и книги, описывающие деятельность различных религиозных сект, участие в них известных исторических лиц, языческие и другие неправославные обряды и празднества, всяческие отступления от православных канонов.